– Да, у них, знаешь, ценник во-обще неадеква-атный.
– Ох, да, что есть – то есть, – с улыбкой отвечает моя.
– Кстати, а откуда эта сумочка, я что-то ее раньше не видела.
– Да, из «Love Republic», она так, одноразовая, – машет ладошкой Алина.
– А-а, ну поня-ятно, – разочарованно вздыхает и замолкает на время Люда.
Она говорит негромко, вроде как загадочно, вытягивая гласные и глядя коровьим взглядом куда-то в сторону. При этом, она делает столь сильный акцент на слог «ква», что меня тянет рассмеяться, встать и с криком «Сдохни, сраная лягушка!» пробить ей прямо в лоб, в обход всех ее подушек безопасности. Но я сдерживаюсь.
Ах, это они уже закусились за какую-то косметику. Прелестно. Вообще, всегда забавно, когда в бабских разговорах лаурилсульфат натрия, вложенный в различные упаковки с разными ароматизаторами и красителями, становится предметом горячих споров и пересудов. Сейчас вот они сравнивают «L’Oreal» с «Shiseido».
Я предпочитаю никак не участвовать в их разговорах. Пока что мое участие ограничилось приветствием и заказом бутылочки минералки, которую, кстати, как раз принесли. Люда, при всем том, из довольно состоятельной семьи. Ну, это-то вряд ли для кого-то может быть сюрпризом – в низах ее давно уже использовали бы вместо тряпки для пола, либо держали, не выпуская, в борделе для нищебродов. Слишком мусорный экземпляр. Но Люде повезло. Она живет на Крестовском и катается на белом «рейндж ровере» с номерным знаком Х969ЕР, оформленным – барабанная дробь, – на ее папу. И еще она вроде как где-то работает. Занимается какой-то там медиа-деятельностью. Но чем она действительно может заниматься, с учетом уровня ее интеллекта – я смутно догадываюсь.
– Да-а, я все там же, ребята кла-ассные, сейчас делаем крутой прое-ект…
Губы. Матерь божья, что же у нее за губы! Иногда мне кажется, она на верхнюю губу ловит радиосигналы инопланетян. Черт его знает, может, она сама одна из них. Или из этих – гяртуков. Ну, не может так тупить рожденный человеком без умственной отсталости. Когда мы сидели с Людой в более многочисленной компании, она так безбожно промахивалась мимо каждой темы с девятью своими репликами из десяти, что мне самому становилось как-то стыдно за то, что я это терплю.
Примерно через полчаса символического участия во встрече в виде вялых улыбок и реплик вдоль разговора, я решаюсь приколоться над Людой.
– Что у тебя ассоциируется со словами «полет курицы»? – спрашиваю я ее, когда наступила продолжительная кулинарная пауза.
Люда зависает секунд на десять. Алина смотрит то на меня, то на свою подругу и не решается что-то вставить. Кажется, она помнит, что ее я тоже спрашивал. Но мне хотелось бы понять, как целевые группы реагируют на одобренную мной рекламную концепцию.
– Индюк. Сразу на ум приходит… – просыпается Людочка. – Ага. Вот. Индюк, зна-аешь?
Киваю.
– Я припудрить носик, хорошо?
Целую в щечку Алину и ухожу, оставив обеих подружек в замешательстве. Люду, возможно, и вовсе придется перезагружать.
Захлопнув и защелкнув дверь в туалетный отсек, покрытый мерзким бежевым кафелем с лазурным рисунком, я хватаюсь за голову. Вопрос, который я задал Люде, не должен был прозвучать. Не уверен, что я не зря его произнес. Все это как-то странно, сумбурно, и я не уверен, что готов продолжать это вечер, но…
– Не оступись, – слышу я из-за спины.
С криком разворачиваюсь, спотыкаюсь о подвесной унитаз и обрушиваюсь спиной прямо на кнопку слива инсталляции. Вскакиваю, пока хлынувший в унитаз мощный поток воды не намочил мне брюки и не испортил вечер окончательно.
– Предупреждал же, – пожимает плечами стоящий у двери Таначадо.
– Вот ты козел, – едва сдерживаюсь, чтобы не вмазать прямо по наглой физиономии этого отморозка. – Извращенец долбаный.
– Не переживай, я не просто угадал момент и не вошел бы, пока ты мочился. Но вряд ли окружающие поняли, если б ты стал говорить вроде как сам с собой посреди зала или даже снаружи кабинки.
– Что-то срочное? – закрываю крышку унитаза и сажусь на нее, хотя и с некоторым опасением, что подвесной кусок санфаянса может отвалиться. – Слишком часто заявляешься для одного дня.
– Активность гяртуков растет, – сложив руки на груди, рассказывает Таначадо. – Мы только что выяснили, что именно они хотят сделать, но никто не может объяснить тебе, как именно это будет выглядеть.
– Это почему?
– В твоем языке и вообще в мышлении людей просто нет подходящих терминов. Или я их не знаю. Очень сложное проявление сущности, проецируемое на этот мир.
– Слушай, у меня сейчас горы проблем. Я здорово попадаю в конторе, и…
– Ты настолько слеп, что действительно не хочешь видишь взаимосвязей? Я же тебе о них рассказывал.
– О совпадениях межу твоими прогнозами и моими косяками? – пытаюсь не сильно повышать голос.
– Привычный для тебя мир скоро рухнет. Он уже сыпется по крупицам, и только ты же сам можешь что-то исправить.
– Как? Грохнув своего босса, например?
– Ты должен в определенный момент отбросить все предрассудки и изгнать спускающегося в твой мир монстра высшего семейства Вальшагов…
– Все, давай без имен. Как-то у вас все сложно. Лучше дай мне совет – как перестроить регионы под себя, уговорить людей отказаться от работы с центральным офисом при разделе фирмы и запустить свой бизнес со своими людьми в представительствах? Деньги, если что, найдутся.
– Никак. Все это само по себе бессмысленно. Если ты даже сделаешь это – гяртуки тебя достанут. Ты слишком опасен. Твоя успешная работа – это мизерный урон для их плана, незначительный. А потом ты умрешь, и все рухнет.
– Как Сталин и Советский союз?
– Почти. Только в книжках по истории про тебя не напишут.
Зажмуриваюсь и, не открывая глаз, бормочу.
– Кстати, я видел, как собака убила случайного прохожего. Видел, как другая уронила бомжа. Они реальны. Я вижу их постоянно.
Открываю глаза и смотрю прямо в лицо Таначадо.
Он лишь вздыхает и пожимает плечами. На его лице напечатана фраза «Я же говорил». Мерзкий лысый чудик.
– Они восьмимерны. То, что ты видишь – просто результат подготовительной работы с психикой людей.
– То есть?
– Все эти слуги гяртуков в действительности гораздо ужаснее, чем ты их видишь. Гораздо.
– Ладно, – смотрю прямо ему в лицо. – Считай – ты меня запугал своими трюками. Считай – я верю в твои россказни. Что мне с этим делать? И что тебе действительно надо? Деньги?
– Я тебя умоляю… – начинает юлить отморозок, хотя лицо его остается каменным.
– Твой долбанный гипноз сделал из меня конченого психа – я уже спать дома боюсь. И с бабой боюсь. Сколько ты хочешь, чтоб снять это дерьмо с меня? Не переживай, трогать я тебя не буду – себе дороже. Не хочу остаться дурачком на всю жизнь. Так что просто назови сумму, рассчитаемся, снимем с меня гипноз – и ты свободен.
