Как только я догоняю «ладу», сидящий в ней паренек испуганно смотрит на мою «газель» и решает притормозить и уйти в правый ряд. Я внимательно смотрю за его перестроением, не отпуская газ, и как только «лада» встает в правый ряд, возвращаюсь взглядом на свою собственную дорогу. И тут меня ошпаривает с ног до головы. «Бмв» притормаживает до моей скорости и резко перестраивается в мою полосу. Стиснув зубы и превозмогая желание вмазаться прямо в дорогую иномарку, я делаю рывок вправо, но в этот раз не сбрасываю скорость.
То ли я передержал руль, то ли скорость оказалась не соответствующей маневру. Не знаю точно. Но когда я пытаюсь выровнять машину, пролетевшую несколько полос вправо, ее уже заносит прямо в корпус той самой «лады», но хуже того – нас обоих догоняет еще одна машина, и шансы устроить коллективный замес крайне велики. Мгновенно забыв про «бэху», я делаю пол-оборота влево, чувствую крен, вижу уносящуюся вперед «ладу», а потом понимаю, что контроля уже нет. Понимаю, что куда-то лечу.
Потом – несколько глухих ударов, металлический визг, еще удар и темнота.
Глаза саднит. Стоит приподнять веки, как становится жутко больно. Боль расходится волнами по всему телу. Я пытаюсь подвигаться, снова закрыв глаза, и чувствую плечи, грудь, голову – они точно на месте. Это уже хорошо.
С момента, как я пытался выровнять машину, я не помню вообще ничего. Даже каких-то размытых воспоминаний, видений, вспышек – ничего нет. Совсем не как показывают в кино. Тем более странным кажется чувство покоя, лежачего состояния, чувство ухоженности. Меня принесли и положили дома? Сомневаюсь.
Обрывки странных мыслей и видений рваными фрагментами бинтов и всплесками крови прыгают передо мной, не давая осмотреться, но я сосредотачиваюсь, привстаю и вижу обшарпанную стену больничной палаты, спящего толстого соседа и странной формы одеяло передо мной. Я убираю одеяло рывком – меня не останавливает даже безумная боль в спине, которая, я знаю, от рывка только усилится.
И я ору. Да, я просто бездумно ору, глядя на то место, где еще недавно была моя правая нога. Прибегает медсестра в белом халате, с ней еще одна – в зеленом костюме, и они обе пытаются меня успокоить и уложить, но я сижу неподвижно, как залитый быстросохнущим бетоном, и просто ору, пока голос не садится окончательно. Потом я сиплю. К белой и зеленой прибегает еще бордовая сестра и делает мне какой-то укол. Я снова ухожу из этой реальности.
Мне нужно проснуться. Мне нужно встать. Мне нужно встать и пойти. Мне нужно проснуться.
И я решаю встать, чувствую, как меня укачивает, как слезятся глаза, как гудит в голове, как давит в виски, и я встаю – как обычно, на обе ноги, но вот тут что-то не так…
Я падаю. Мне нужно упасть. Нужно упасть, чтобы проснуться. Мне нужно проснуться.
Меня кто-то поднимает, я слышу недовольные голоса и ору «Нет, нет, я встану, я могу!» и еще громко матерюсь и пытаюсь кого-то ударить, но ничего не выходит, и я снова лежу, и мне снова делают укол. Все, хватит.
– Все, хватит, – говорю не я. – Завтра начнем потихоньку вставать. Пять дней осталось.
Через три дня после пробуждения меня начинают заставлять подниматься, садиться на кровати и массировать культю. Ощущения не из приятных, но меня уже подготовила к ним массажистка. Как видно, бесплатные услуги по моему полису ОМС не так широки, как мне хотелось бы. Впервые за несколько лет попав в больницу, я совершенно случайно вспомнил, что живу в России и не являюсь депутатом или миллионером, и поэтому мой дискомфорт мало кого волнует.
На четвертый день ко мне заходит следователь. Ребятам в форме очень уж нужны мои показания по этому ДТП. Я в общих чертах описываю ситуацию, и следователь обещает поискать свидетелей, еще раз посмотреть видео, но сразу предупреждает, что факт провокации будет трудно пришить к делу. Ведь я мог просто сбавить скорость и ехать по правилам, в правом свободном ряду. Я спрашиваю о подробностях того, как меня вообще достали из машины, и следователь говорит, что всех тонкостей он не знает, но точно видел запись о том, что ногу мне раздробило напрочь сломанными друг об друга металлическими частями машины и отбойника. Нога застряла, и ее едва вырвали из плена, но спасти не смогли – так это будет звучать для программы новостей.
Когда я проезжаю на инвалидном кресле в столовую мимо зеркала, я замечаю, что лицо, руки и шея у меня покрыты мелкими шрамами. На груди у меня значится более крупный шрам. И голова, кстати, тоже в буграх. Может, лучше было бы, если б именно голову мне прищемило отбойником?
Утром очередного дня – десятого или девятого, не уверен, – меня выписывают. По дороге домой я беру в ларьке бутылку «девятки» и жадно высасываю ее в троллейбусе, мчащем меня вглубь Ульянки. Мне выдали с собой в пакете рекомендации по соблюдению режима заживления культи. Какие-то буклеты с пособиями по массажу, по упражнениям и правильным движениям, по питанию. Я даже успеваю прочесть кое-что по дороге. Там написано, что мне нужно есть печень, куриную грудку, сыр и яблоки, пить гранатовый и виноградный соки и не пить крепкий кофе. Не стоит мне есть соленое, острое, перченое. Мне советуют делать общую гимнастику, дыхательные упражнения, чаще лежать на животе, массировать рубец и постукивать по нему ладонью, чтоб он становился тверже. Также мне нужно представлять, будто нога у меня на месте, и я сгибаю и разгибаю ее в колене – это во избежание атрофии мышц.
По приходу домой я скручиваю буклеты в трубочку и засовываю в полное мусорное ведро. Несмотря на жуткую вонь, я не нахожу в себе сил выкинуть мусор и открыть окна и дверь на балкон и просто валюсь на диван.
Добро пожаловать в новую жизнь, Костя. Хлеб-соль.
Первый день этой новой жизни оказывается полон событий и сюрпризов.
Беда, кстати, не приходит одна. То ли пока я валялся после ДТП, то ли в больнице кто-то из ярых доброжелателей тиснул из моей раскрашенной кровищей куртки кошелек с крупной суммой, предназначенной, в том числе, для оплаты квартиры. Теперь у меня осталась лишь заначка – не самая большая из возможных, – дома в сахарнице в архаичном серванте, который так и просился на помойку с первого дня, как я его увидел. Но меня просить было точно бесполезно. Я раскупорил заначку, оставив на счастье сто рублей, и на этом миссия серванта была выполнена.
Хозяйка моей квартиры приехала днем, чтобы выразить свои соболезнования моей трагедии. Она торопливо сообщила, что пока не будет давить на меня с оплатой, потому что мне нужно адаптироваться к новой жизни. Предложив прислать ко мне уборщицу, она столь же торопливо удалилась, едва скрывая омерзение от смешанной вони потом, грязным бельем и застарелым перегаром, заполнившей квартиру и не покидающей ее, несмотря на мои наивные попытки проветрить ее перед визитом.
После беседы с хозяйкой и нескольких часов пассивного отдыха меня начала мучить совесть за то, в каком состоянии находится мое жилье. Мусорный пакет я смог завязать и выкинуть с балкона. В безлюдный вечерний час это было оптимальным решением. Как мне показалось, вонять стало гораздо меньше. Несмотря на жуткую усталость, уже через полчаса после избавления от мусора, выкурив пару сигарет и разбросав пепел от них по полу, я решаюсь выйти из квартиры. Бог его знает, зачем мне это кажется нужным. Сейчас мне вообще трудно понять, со мной все это происходит или я просто не могу проснуться после аварии, лежу в коме и вижу вот этот кошмар. А что – вполне себе тянет на страшный сон. Еще вчера я был молодым раздолбаем, посасывающим пивко и болтающим за жизнь с семинаристом-агитатором из Липецка, а сегодня я жалкий одноногий инвалид.
