– Вот скотина, спит на рабочем месте, – ухмыляется Алена, оглядывается по сторонам и быстро отвешивает солидного пинка калеке.
Разумеется, это его будит, и он, едва открыв глаза, начинает стонать и плакаться, и Алена шипит ему «Еще раз увижу – спишу на свалку. Поедешь за Вадиком в Осиновую Рощу», и мы идем дальше.
День выдается крайне напряженным, но никаких претензии ко мне нет, а потому никаких комментариев со стороны Алены вечером я не получаю. После аварии, первоначальной боязни побираться, избиений и окунания в дерьмо, Алена становится для меня неким олицетворением нового страха, превозмогающего все прочие.
Мне дают шанс на прогулку под присмотром Гаджи. Ему нужно в мой бывший район проживания, и сегодня Хазан оказывается в подходящем настроении, чтоб отпустить меня по моей давней просьбе.
Я добираюсь до Ульянки и выхожу за одну остановку до нужной мне. Странная, идиотская ностальгия ведет меня в места, где я жил, чтобы вспомнить то счастливое время, когда у меня было на одну ногу больше и не было пожизненной привязки к фирме Хазана.
И вот, я около своего дома. В мусорном баке, до которого я изредка доходил с пакетом уже полусгнившего мусора, копается наполовину утонувший в мусорных пакетах бомж. Когда я прохожу мимо, сзади слышится топот ног, и я оборачиваюсь и вижу, что двое других бездомных – плотно одетых в лохмотья и с лицами, больше похожими на перемороженные картофелины, – нападают на ковырявшегося в пухто коллегу со словами «Ты опять что ли сюда пришел?»
У них своя жизнь, свой социум и свои традиции. Раньше я не рассматривал бомжей, как людей, вообще. Мне они казались какими-то инопланетными монстрами, гуманоидами с частично развитым речевым аппаратом. Теперь же я могу на полном серьезе сравнить себя и этих ребят. Лучше ли мне сейчас в системе поборов с населения, чем этим бомжам? Они мерзнут зимой, а у меня есть свой угол. Но они могут уйти куда угодно, сменить район, даже поменять жизнь, перекантовавшись в ночлежке, хотя никому из них эта реабилитация на хрен не нужна. Я уверен, что каждый из них оказался в этом положении не благодаря судьбе-злодейке, а из тех же примерно побуждений, что и я, когда-то сидевший на скамье в Сосновке и слушающий байки Хазана. Вот только Хазана в жизни этих бомжей нет. И Алены. И вообще всего того принуждения, которое испытываю я сейчас. Птицам я уже проиграл спор в части свободы. Значит, два-один в пользу птиц и бомжей?
Фасад дома, видимо, ремонтируют и зачищают, и сейчас его белые панели покрыты огромными толстыми трещинами. Кажется, что эта огромная пластина бетона с копошащимися внутри человечками, вот-вот развалится по линиям трещин в фасаде и рухнет прямо на меня и засыплет к чертовой матери. Но даже в этом случае, мне кажется, Алена найдет меня.
Перебирая костылями в сторону остановки, я вижу парня на коляске, двигающегося в торговый центр вместе с тремя приятелями. Я видел его раньше – модная коляска с цельными дисками на колесах; всегда – как минимум, один из друзей рядом, иногда целые компании. Я не вспоминал о нем до этого момента. Возможно, я многое сделал бы иначе, если б тогда, в ходе дикого запоя, шагая в магазин за очередными пакетом с водкой и чипсами, увидел, как чисто, неподдельно улыбается своим друзьям и подругам этот молодой парень, ставший инвалидом в самом расцвете сил, Но это всего лишь одна из вероятностей.
И вот – я стою около окошка шавермы рядом с метро Ветеранов, опираясь на один костыль, и со зверским аппетитом уминаю в себя целую шаверму, после чего прошу еще двойной чизбургер. Глотаю крупные куски этого чизбургера вместе с табачным дымом проходящих мимо незнакомцев. Жирный, раздутый, с кривыми, дурно пахнущими котлетами, политыми источающей тухлую вонь смесью дрянного кетчупа и белой жижи из грязного чана, этот сэндвич кажется мне самым вкусным, насыщенным, изысканным блюдом, что мне приходилось пробовать в этой жизни. Я так и не увидел ничего особенного там, где я прожил, по сути, лучшие годы своей жизни. И если вспомнить, как я потратил эти годы и чего добился, то средняя оценка этой жизни в целом выходит не выше двух. Из десяти. И это – только за выживание.
На корпоративной хате жутко воняет химикатами. Как оказалось, меня выгнали погулять не одного. Наиболее примерных сотрудников сегодня выводили на прогулку, а самых упоротых переводили в другую квартиру, чтоб продезинфицировать помещение. Комнату явно обливали хлоркой и чем-то еще для того, чтобы ее обитатели не передохли от отравлений и не заблевали ее до самого потолка в случае таковых.
Вечером к нам привозят на редкость болтливого мужика без рук. Он час подряд без устали донимает меня тупыми вопросами, пока не подкатывается Володя, который без обиняков дает новичку команду свалить с его места и становится в своем кресле рядом со мной – на месте Пашки, которого сегодня нет.
– Как у тебя вообще вышло? – интересуюсь у него, показывая на кресло.
– Да, по глупости, – одной рукой доставая сигарету и прикуривая в ловкой, отточенной манере, отвечает Володя. – Был угонщиком – в основном, недорогих машин, на разбор. На одном районе просекли. Как-то на одной работе застрял с «сигналкой», а меня уже пасли. Ну, и пацаны решили переломать мне ноги и руки. Перестарались немножко, да еще и бросили в грязи, в лесу. Не знаю, как дополз до трассы, но руки-ноги пришлось ампутрировать.
– Жестко. Я-то просто в ДТП попал.
– Да ладно. Я их, в каком-то смысле, понимаю. Пидорасы они только в том смысле, что в лесу кинули.
Мы с ним знакомы уже не одну неделю, а я даже не знал этой его истории. Впрочем, здесь всем плевать на трудности ближнего. А в таком случае я и сам не знаю, на чьей стороне. Вспоминается, как мы со знакомыми наказали одного умника, который повадился защелкивать на ручки машин замки и оставлять номер телефона для перевода денег за безболезненное снятие замка. Он умудрился дважды поставить замок в одном дворе, и одна из машин принадлежала моему хорошему знакомому, призвавшему меня и еще ряд людей помочь разобраться. Выследить придурка оказалось нетрудно – он получил деньги переводом, но не рассчитал момент передачи ключа от замка, а дальше было дело техники. Били мы его сильно, и даже очень. Вывезли на пустырь с мешком на голове, отлупили, не снимая мешка, и даже немного придушили, но не убили, конечно. Владелец одной из машин еще и помочился ему на голову – точнее, на мешок, в который она была завернута. Вспоминая то чувство восстановленной справедливости, что я испытывал во время этой казни, я вполне понимаю, за что покалечили Володю его обидчики.
– Не жалеешь, что так жил?
– Нет. А как иначе? Каждый зарабатывает, как может. Ну, не стану гонять машины я – будет кто-то другой. Мы – люди, – вообще такие твари. Если один не срет ближним, другой займет нишу. Да, и не так уж это страшно – остаться без тачки. Все-таки, без ног похуже будет.
Кое-что меня насторожило не так давно в разговорах Алены и Хазана по телефону, и я решаю поинтересоваться, не в курсе ли этого Володя, у которого обычно ушки на макушке.
– Знаешь, кто такой Баха? Бахти, цыган.
