– Как самочувствие? – этот вопрос ставит меня в тупик, как и присутствие со мной рядом троих человек, ни один из которых мне не симпатичен.
– Мы следили за вами давно, – начинает с места в карьер девица, сопровождающая Никиту и его кореша с залысинами. – Мы все видели. Пойдемте с нами. Вот сейчас и есть ваш шанс.
– Ребят… – я начинаю нервничать, потому что знаю реальный расклад, а этим троим явно кажется, что все для них вполне безопасно.
– Я понимаю, что трудно. Понимаю, что страшно. Но мы уводим людей с улицы и помогаем им, – Никита кладет мне руку на плечо, заставляя меня нервно дернуться. – Мы все знаем, про этот бизнес. Знаем, как Вас используют. Это надо прекратить. Понимаете? Надо менять этот мир. Наше движение – «Альтернатива», – для того и предназначено.
– Ты хоть понимаешь, о чем толкуешь? – я пытаюсь злобно улыбнуться, но даже так не выходит. – Ты сейчас своих ребят подставляешь. Гуляй отсюда, мой тебе совет.
– Надо просто уйти, просто попробовать, пойми, – гнусавит парень с залысинами и оглядывается по сторонам. – Погнали.
Меня начинают уводить силой. Никита, что-то приговаривая, подхватывает меня под руку и поднимает, а его дружок забирает костыли и помогает мне сделать шаг вперед. Но я-то знаю, чем это может кончиться, и решаю, что так просто нельзя. Желание жить самому оказвыается превыше альтруизма, и я подаю сигнал дежурящему около метро ППСнику, имеющему, как я знаю, свой шкурный интерес. Его зовут Игорь. Я знаю поименно всех этих ублюдков в форме, купленных Хазаном вдоль веток метро, где я работаю. Забавно, но это оказывается полезно только в ситуации, когда я создаю проблемы тем, кто хочет мне помочь.
Дальше все происходит быстро и без моего какого-либо участия. Не знаю уж, по какой статье производят этот арест, но ментам виднее. Они скручивают обоих парней и девушку, несмотря на их крики и сопротивление, и защелкивают наручники на их руках, после чего уводят в патрульный «бобик». Вот и вся социальная ответственность. Стыдно ли мне за это? Черт с два. Не я виноват, что ко мне суются люди, которые совершенно не понимают, что и как происходит в мире вокруг них
Сегодня меня забирает с точки вместе с двумя другими нищими Алена. На трех стоящих подряд рекламных щитах, которые я вижу по дороге на квартиру, огромными буквами выведены довольно забавные фразы. Почему-то они мне очень хорошо запоминаются, и я потом весь вечер посмеиваюсь над этой комбинацией фраз, переставляя их местами и меняя слова.
«В МИРЕ, ГДЕ ПРАВИТ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО СЛУЧАЙ…» – на первом щите.
«…СТАБИЛЬНОСТЬ ВАЖНЕЕ ГРОМКИХ ОБЕЩАНИЙ…» – на втором.
И на третьем – «ПРЕЗЕРВАТИВЫ DUNEX»
Я на подкорке зазубрил несколько ключевых фраз, помогающих отвечать на типичные провокационные вопросы окружающих о моем состоянии и образе жизни, источнике моей инвалидности и прочих проблем.
В очередную смену, когда я прохожу мимо плотной укладки пассажиров, меня останавливает одумавшаяся женщина в белой шубе, торопливо достает из кошелька «полтинник» и передает его мне. Как только я выдаю ей штатную благодарность, сидящая напротив нее длинноносая хабалка начинает настойчиво доказывать ей, что она не права.
– Зачем вы подаете? Кому вы подаете?
Женщина в белой шубе просто машет рукой и кладет кошелек обратно, но я все равно чувствую себя некомфортно, поскольку Буратино напротив не унимается.
– Это же бандиты, мошенники! Как вам не стыдно?
– Сегодня праздник, – с легкомысленной улыбкой парирует моя благодетельница, и я на какой-то момент ощущаю себя обязанным ей моим же оправданием; не особо приятное ощущение, кстати.
– Я просто не могу найти работу, – решаюсь я пробубнить одну из ключевых фраз в ответ на вопрос, который не был задан.
Фраза пролетает мимо ушей обеих женщин.
– Какой? – не унимается Буратино.
– Святой праздник. Сегодня можно.
Кажется, сама дама в белой шубе уже сомневается в правильности своего жеста, и я так и хочу поддержать ее, прокричать «Ну, давай же, пошли ее куда подальше, чтоб я ушел с чистой совестью!», но тут наступает время очередной остановки, и Буратино встает со словами «Вот сделают что-нибудь Вашим детям или Вам – тогда и посмотрите» и направляется к выходу.
– Я от этого не обеднею, – уже куда-то в воздух произносит окончательно потерявшаяся благотворительница.
Я на какой-то момент подумываю о том, чтобы задержаться и успокоить ее, объяснить, что ничего страшного с ней не случится, но я и сам в этом не уверен, да и план на день стоит приличный, и неизвестно, сколько еще поездов мне нужно пройти.
– Я просто не могу найти работу, – тихо повторяю я вслух, но теперь меня уж точно никто не слушает.
Не знаю, почему мне так тяжело. Я торопливо передвигаю костыли по перрону и задумываюсь о том, насколько важен профессионализм даже в попрошайничестве. Вспоминаю слова Хазана о продажах и оказываюсь вынужден признать его правоту. Я получил оплату, но не выдал плательщику квитанции – того успокоения, которое каждый подающий хочет получить в счет этой оплаты. И теперь-то я точно понимаю, что я – обычный попрошайка. И вхожу в следующий вагон.
Утром следующего дня, когда я ухожу из квартиры на смену своим ходом, навстречу мне по коридору тянут едва подающее признаки жизни тело. Даже полностью залитое кровью и превращенное в один сплошной синяк лицо выдает того самого Никиту – зачинщика от имени общественного движения. Я столбенею и жду, пока его протащат мимо меня в корпоративную квартиру, но сам вернуться и посмотреть, что там будет происходить, не решаюсь.
Позже я расспрошу местных и выясню, что парня тащили в санузел, чтобы привести в чувство. В квартире, где его избивали несколько часов подряд, то выводя из сознания, то возвращая обратно, давно не было воды. Таким образом, я узнал о наличии еще одной своеобразной пресс-хаты в этом же доме – вдобавок к той, где бедолагу Колю сожгли в кислоте. Не исключаю, что здесь было еще много квартир корпоративного толка. Может, даже весь дом по-тихому был снят или выкуплен под нужды бизнеса. Я в это никогда не совался. И вам не посоветовал бы. В какой-то степени, это оправдывает мое бездействие в то утро. Так что, альтернативы у Никиты в какой-то момент не стало. Как и у меня.
Все утро над городом стоит туман. Плотный, охлажденный, невозмутимый. Примерно в ста метрах видимость теряется, и мир превращается в сплошное белое облако. Но так легче его созерцать, как ни странно. Легче видеть это белое ничто, чем лица людей, которых я вскоре буду просить о помощи, которая мне, в общем-то, ни к чему.
Следивший за мной вчера и проверяющий мою работу на середине четвертой ветки метро новичок Махмуд, как я сегодня узнаю, тоже получил свое. Половина его лица – темно-синего цвета. Он постоянно уводит взгляд в мобильник и, как мне кажется, большую часть дня бродит за одним мной, хотя на его попечении, с недавнего времени, еще трое нищих.
