Я понимала эти чувства: мысленно уже похоронить того, кто еще жив, но уже на грани – не самое лучшее, к чему можно прийти рядом с неизлечимо больным. Но, как бы это ни прозвучало, это помогает. Помогает тебе смириться на какое-то время с тем, что ты потеряешь дорогого человека, только… Когда это все же происходит на самом деле, ты вдруг оказываешься к этому не готов. Парадокс. Но это так. Пережить потерю в мыслях и испытать ее наяву – разные вещи. Можно опустить руки, якобы перестать надеяться, но, когда их по-настоящему отдергивают вниз без права «подождать еще день, хотя бы минуту», это уже другое.
– Подойди ко мне, сын, – тихо произнес мужчина.
Он повернулся к нам. Люка поспешил опустить взгляд, пальцы сильнее сжались за спиной. Ему было страшно взглянуть на отца. Страшно стереть старый образ и заменить его полные жизни воспоминания на эти моменты. И это я тоже хорошо знала по себе.
– Люка, – позвал он, не понимая, почему сын медлит.
– Да, – неуверенно отозвался мальчик и медленно подошел к кровати отца.
Дрожащая рука, что еще недавно показалась мне такой сильной, еле добралась до штанины сына. Пальцы кое-как ухватились за ткань, но удержаться не смогли и упали. Люка быстро поймал руку отца и уложил обратно на кровать. Тот с благодарностью посмотрел на него и попытался улыбнуться, но вышло не очень правдоподобно.
– Тебе больно? – со страхом спросил мальчик.
– Нет, – тихо ответил мужчина. – Сядь, нам надо поговорить.
– А если, – он сделал глубокий вдох и выпалил на скорости, – а если я не хочу разговаривать?
Мужчина попытался засмеяться, но закашлялся. Придя в норму, он серьезно взглянул на мальчонку и тихо произнес:
– Придется.
Люка помялся пару секунд, но, еще раз внимательно всмотревшись в лицо родителя, все же решил не убегать. От этого все равно не сбежишь.
– О чем ты хочешь поговорить?
Он посмотрел в угол, где пряталась я, но его взгляд ничем себя не выдал. Верно, меня здесь нет. Это его воспоминания. Я выдохнула с облегчением.
– О нашем роде.
– Я уже знаю.
– О чем? – удивился отец.
– О том, что не слабак, – мальчик гневно сжал кулаки. – Я пошел в бабушку.
Отец опять улыбнулся безликой улыбкой.
– Не только в нее.
Он протянул левую руку сыну, и на его ладони появились странные голубые узоры. Они не были похожи на татуировки на его предплечье, их линии были мягче, и начало они брали из одной точки.
– Что это? – спросил маленький Люка.
– Это твое наследие, сын мой.
– Я не понимаю, – он с жадностью продолжал рассматривать магическую метку.
– Я из древнего клана.
Глаза мальчонки озарились искорками любопытства, и он, затаив дыхание, уставился на отца.
– Какого?
– У него нет имени и не должно быть. Единственное, что ты должен знать, хранится здесь, – он указал взглядом на свою сияющую ладонь. – Это то, что теперь ты будешь хранить. И когда-нибудь передашь своему сыну.
– Что это, папа?
– Это истина. Правда, которую никто не должен знать, но такие, как мы, обязаны помнить.
– Какая правда?
– Правда об Иране.
– Иране? – Люка закусил нижнюю губу и слегка наклонился вперед, ближе к отцу.
– Да, об Иране. Правда о том, кто она на самом деле. И какую опасность несет для всех нас.
– Она опасна?
– Еще как, – усмехнулся через силу отец. – Она уже раз чуть было не уничтожила наш мир.
– Разве у нее есть такие силы?
– Есть, – отец подозвал его ближе, и Люка прильнул ухом почти вплотную к его губам. – Ведь она… истинный Орникс.
– Как такое возможно?
– Тише, сын мой. Никто не должен знать.
– Почему?
– Потому что тогда привычный ход вещей будет разрушен… Это слишком опасно. Заклинание, что сдерживает Ирану от пробуждения, весьма требовательно. Оно не терпит даже малых изменений.
– Что значит сдерживает?
Отец закашлялся. Он вытащил из-под подушки красную тряпку и вытер ею рот. Легкие следы крови остались на губах.
– Кровь, плоть и страсть. Три столпа, что призваны сдерживать чудовище. Но если, когда-нибудь Ирана перестанет быть жертвой, заклинание будет разрушено и тогда… наступит вечная тьма.
– Не станет жертвой? Я не понимаю, отец!
– Никогда, слышишь, Ирана никогда не должна вкусить кровь колдуна или плоть оборотня. А уж тем более, познать истинную любовь дракона, – эмоции переполнили его, он резко схватил сына за ворот правой рукой и притянул к себе, но долго удерживать не смог. Люка ласково положил свою руку поверх его и прижал к себе. – Она поглотит силу из любой жертвы, но истинный облик примет, лишь поглотив влюбленного в нее дракона.
– Отец, о чем ты? Ирана же слаба.
– Слаба, пока действуют чары, но все может измениться. Прошу. Прикоснись. И ты увидишь все своими глазами.
Люка протянул руку. На миг остановился и еще раз с сомнением посмотрел на отца. Тот кивнул. Мальчик, поджав губы, потянул руку еще ближе к сияющим линиям на его ладони.
Почти исчезнувшее лицо взрослого Люки появилось передо мной.
– Ни за что! – закричал он.
Меня откинуло в никуда. Все потемнело. Я вновь оказалась в пустоте. Вдали появился свет. Я бросилась к нему. Свет становился ближе, но слишком медленно. Раньше я добиралась до него быстрее.
Когда я смогла различить силуэт девушки, что отражался по ту сторону световой воронки, то содрогнулась. Там была я! Это была я! Стояла на вершине башни. Окутанная черным туманом. Он огибал меня. То прикасаясь, то отстраняясь.
Я бросилась к свету со всех ног, но достигнув его, наткнулась на невидимый барьер.
Я, что была по ту сторону, сделала шаг вперед. Следом еще один.
Я начала долбить в невидимую преграду, но она не поддавалась. Смех. Противный звонкий смех Люки обрушился громом среди окружавшей меня тьмы.
– Так будет лучше для всех! – прокричал он и вновь рассмеялся. – Ты ведь понимаешь это, Елена? Умри, пока ты еще ты!
– Нет! – я ударила со всей силы, но результата не последовало.
Та безвольная кукла с моим лицом по другую сторону уже добралась до зубьев и поднялась на маленький выступ между ними. Нет, пожалуйста, остановись!
– Не делай этого! – закричала я.
– Так будет лучше для всех! – взревел Люка.
Точно! У меня есть его магия. Есть это свечение. Я смогу разрушить этот барьер!
