Правительственная директива № 10-289 активно внедряется, создан Комитет укрепления духа, лидеры которого, пишет автор, не считают возможным позволить себе роскошь думать. Жители переведены на государственное пособие. Но в опустевших закромах страны нельзя срочно найти продовольствие, поэтому по приказу Совета Равноправия у фермеров одного из штатов конфисковано семенное зерно. Не напоминает ли это страшный опыт советской коллективизации?
Люди стали красть болты и гайки с железнодорожных шпал. Предприятия содержали штат грабителей. Появились постыдные понятия «разрешение на перевозку», «транспортная протекция». Вслед за этим откуда-то вынырнули необыкновенно мобильные люди, исповедующие новую веру; они заключали сделки с доведенными до отчаяния промышленниками, договаривались о покупке товаров по бросовым ценам — и набивали карманы деньгами. Появились «прогрессивные бизнесмены нашего динамичного века» — торговцы протекциями, которых народ окрестил «блатмейстерами». Каким образом Айн Рэнд с такой удивительной точностью смогла предвидеть события «лихих девяностых» в постсоветской России?
Каким сарказмом проникнуты строки, посвященные Эмме Чалмерс, предложившей проект «Соя», который покончит с национальным продовольственным кризисом, и рассказ о Комитете укрепления духа, истратившем пять миллионов долларов на представления труппы народной оперы, тогда как люди не имели сил дойти до оперного театра, и заплатившем семь миллионов психологу за проект «разрешения всемирного кризиса путем изучения природы братской любви»!
Не соблюдалось расписание поездов. Ни одна договоренность не могла быть выполнена из-за необъяснимых распоряжений «единственного арбитра в чрезвычайных обстоятельствах США» Каффи Мейгса, реформы которого направлены на отказ от рыночной экономики. «Случилось всё же признание непризнаваемого: объявлен всемирный кризис» — так язвительно Айн Рэнд завершает описание распада государства, где моральной основой для людей стали постулаты: бедные ничего не добьются, пока не истребят богатых; если отменим частную собственность, то получим самое справедливое распределение богатства.
И всё же роман наполнен оптимизмом, так что его уникальное воздействие на американского читателя не случайно. Подобное влияние испытывали первые читатели ранних романтических рассказов Максима Горького или позитивных футуристических картин Николая Чернышевского. Оптимизм «Атланта…» сформирован самым рецептом выздоровления тела, «умирающего от анемии». А основа рецепта — признание человека героического, творческого, свободного, воплощения высокой мечты писательницы об идеальном герое, целеустремленном, счастливом, с чистыми помыслами.
Но на что всё-таки рассчитывала Айн Рэнд, убеждая своего читателя «не совершать самопожертвования»? Возможно, она даже не задумывалась над тем, что ее книги когда-нибудь прочтут и ее соотечественники, на генетическом уровне несущие русскую культуру, веками сформированную на принципах коллективизма цивилизацию, которые никогда не смогут принять многие идеи писательницы. А отрицание Бога и религиозного чувства? Как могут верующие русские люди принять, что человек «никогда не должен пытаться сделать что-либо для, с помощью или посредством других»?
К роману есть масса других претензий.
Включенная в произведение семидесятистраничная речь Голта на суде — де-факто изложение созданной Айн Рэнд философии объективизма. Поэтому она писала эти, такие важные для нее самой, страницы целых два года и категорически отказывалась сокращать их, несмотря на уговоры редакторов и издателей. Конечно, вставка философского трактата в литературное произведение — не самый лучший художественный прием. Впрочем, этим же грешил и неоднократно упоминавшийся нами Владимир Набоков: в монументальный роман «Ада» он включил философский трактат Ван Вина о текстуре времени.
Моделирование художественного мира на основе философской проблемы, разрешаемой автором, — характерная черта творческого почерка Айн Рэнд. Такое содержание — как бы остов строения, но еще не здание. Вряд ли можно утверждать, что «Атлант расправил плечи» — это литературное произведение, имеющее, по выражению знаменитого литературоведа и культуролога Ю. М. Лотмана, «сложно построенный смысл». Поэтику романа, прямо скажем, не украшают избыточность и длинноты, а также одномерные романтические идеальные герои, в которых, безусловно, есть что-то голливудское, костюмированное. Впрочем, возможно, именно поэтому роман так нравится многим миллионам читателей в самых разных уголках планеты, воспитанных на кинопродукции Голливуда со всеми ее недостатками и достоинствами.
И всё же «Атлант расправил плечи» — новый шаг в творчестве писательницы, новая высота художественного обобщения философских идей — и последняя художественная книга Айн Рэнд, которой она отдала всю себя, до донышка.
Институт Натаниэля Брэйдена
Как бы странно это ни звучало, но период после окончания работы над «Атлантом…» стал для писательницы сплошной черной полосой. Что делать дальше? Чем занять себя? Она чувствовала себя истощенной, исчерпанной, ненужной. Она полностью выразила себя как автор, создав идеальный роман, идеального героя, высказав все свои идеи. Недаром после публикации романа Айн Рэнд не смогла создать ни одного законченного художественного произведения, хотя и пробовала продолжить писательскую карьеру: в 1957 году она начала набрасывать роман «К Лорну Дитерлингу», а в 1959-м — роман или пьесу «Внутренняя история» («История для своих»)
.
Фрэнк… Он больше не помогал — выслушав ее очередной отчаянный монолог, он возвращался в мир своих холстов. Натаниэль? Все свои жизненные тяготы и страдания она попыталась переложить на его плечи. Однако молодой человек, к тому же связанный узами брака с другой женщиной, был не самой лучшей опорой, несмотря на то, что почти каждый день они часами разговаривали по телефону, а два-три раза в неделю встречались. Именно в это время сексуальная сторона их отношений стала постепенно сходить на нет.
Нелады начались и в «Коллективе». Всё больше его участников осуждались Айн и Натаниэлем за какие-либо прегрешения. Происходило это, как правило, публично, во время посиделок у О’Конноров, а сама Айн зачастую выступала в роли безжалостного обвинителя, подобно Джону Голту в «Атланте…». В результате, как вспоминает Барбара Брэнден, философия индивидуализма и радости во многом превратилась для членов «Коллектива» в источник страха и подавления естественных чувств и эмоций.
Выход из ситуации был найден в 1958–1959 годах — создание специальной структуры по распространению идей объективизма. Концепцию разработал не кто иной, как Натаниэль Брэнден, отсюда и название: Лекции Натаниэля Брэйдена, а с 1961 года — Институт Натаниэля Брэйдена (Nathaniel Branden Institute — NBI). Как у него возникла эта идея? Дело в том, что после выхода «Атланта…» на писательницу обрушился шквал писем с вопросами о ее философии и подходе к различным проблемам экономики, политики и финансов. Естественно, сама она ответить на все просто физически не могла — слишком велико было их количество.
Натаниэлю пришла в голову мысль: почему бы не попробовать организовать специальные курсы, на которых люди, заинтересовавшиеся идеями Айн Рэнд, могли бы найти ответы на свои вопросы? Он придумал цикл из двадцати лекций, названный им «Основные принципы объективизма» и включавший в том числе обсуждение еще не опубликованных статей писательницы.
