Действительно, в 1768–1770 годах Дидро много читает и беседует о России и начинает свое сотрудничество с Г.-Т. Рейналем в «Истории обеих Индий», где и высказывает совершенно недвусмысленно свое отношение к цивилизации и цивилизаторам России. Внутренняя история этого сотрудничества досконально изучена Дж. Годжи, который не только привел новые факты, касающиеся совместной работы Дидро и Рейналя, но и опубликовал труднодоступные тексты философа, написанные с этой целью
[245].
Сохранилась запись беседы Дидро 28 марта 1768 года со своим знакомым (неким господином Зантье) об опасности русского вторжения в Европу. Эта тема занимала европейских публицистов со времен Северной войны. Победы русской армии в Семилетней войне, тревоги французской дипломатии, живущей традиционными представлениями о равновесии сил в Европе и «восточном барьере», а также мрачные предсказания Руссо в «Общественном договоре» актуализировали тему русской угрозы в 1760-е годы
[246]. Дидро не верил в серьезность этой опасности, поскольку считал, что малочисленность населения и суровые природные условия являются непреодолимым препятствием на пути русских завоеваний в Европе: «Не бойтесь ничего, – сказал Дидро, – русское население никогда не сможет достичь значительной величины. Климат там слишком суровый. Там необходимо всегда сохранять огромные леса, а лес растет очень медленно». Эти и другие рассуждения философа, свидетельствующие о его увлечении идеями физиократов, помогли Дж. Годжи установить, что отрывок о России в первом издании «Истории обеих Индий» (1770) также принадлежит Дидро
[247].
Здесь Дидро впервые прямо и очень резко высказывался о реформах Петра I и их последствиях. Вопреки общепринятому мнению, замечал Дидро, «хорошие наблюдатели, которые исследуют результаты деяний, без труда разберутся в череде блестящих ошибок [Петра I], оставивших обширные области без законов, без свободы, без богатств, без населения и без промышленности»
[248].
Вопрос о том, кого имел в виду Дидро, говоря о «хороших наблюдателях», заслуживает специального рассмотрения. Пока же обратим внимание на то, что, перечисляя печальные результаты политики Петра I, автор называл в негативном плане все те условия, которые он, как мы видели, считал необходимыми для строительства подлинно цивилизованного общества.
«Они (хорошие наблюдатели. – С. М.) идут еще дальше. Они осмеливались заявлять, что никогда в этих пустынях не установятся надлежащие порядок, нравы, управление, если не приблизить одни народы к другим. Они полагали, что суровость климата создает непреодолимое препятствие для такого сближения из-за необходимости сохранять огромные леса». В данном случае Дидро почти дословно повторил собственную мысль о том, что малочисленность и разбросанность населения и необходимость сохранения обширных лесов составляют замкнутый круг, из которого едва ли удастся вырваться русским.
«Они сомневались в том, что население России больше выиграло за последний век, чем проиграло. Ее законодатель, говорили они, – все истощил, чтобы создать армию, флот, порт; а его наследники завершили всеобщее разрушение, чтобы и дальше хвалиться этими напрасными учреждениями». Кроме критики преемников Петра I, продолжавших его имперскую политику, в этих словах заключается возражение Вольтеру, считавшему, что русские за пятьдесят лет прошли путь, который другие народы прошли за пятьсот: «Русские пришли поздно и поскольку вводили в свою среду вполне усовершенствованные искусства, получилось так, что они продвинулись вперед за пятьдесят лет так далеко, как никакой народ собственными силами не продвинулся за пятьсот лет»
[249]. Дидро таким образом оспаривал то, что К. Уилбергер назвала вольтеровской «формулой» России
[250].
И далее мы находим мысли, близкие Дидро со времен «Энциклопедии», особенно о неудобстве Петербурга в качестве столицы: «У империи недостает подданных, чтобы набирать столь многочисленные войска; никогда нельзя иметь военный флот в государстве, у которого нет торгового флота; и Петербург, который мог быть только полезным, больше поглотил ресурсов, чем доставил пользы с тех пор, как некстати стал столицей».
В позитивной части отрывка Дидро делал первый набросок программы цивилизации России. Нетрудно заметить, что эта программа расходится не только с политикой Петра I, но и со многими мерами Екатерины II. Философ предлагал «умерить стремление к славе, пожертвовать влиянием, которое она приобрела в общеевропейских делах, сократить Петербург до положения обычного торгового порта, перенести двор внутрь страны». Хотя в словах Дидро можно разглядеть некоторые отзвуки идеи «русской угрозы», которую автор хотел бы отвести от Европы, думается, что он исходил из глубокого убеждения необходимости для России переключить энергию внешних завоеваний на более важные внутренние преобразования, которые он далее характеризовал. Он считал полезным сплотить и сконцентрировать население внутри страны вплоть до того, чтобы отказаться от некоторых слишком обременительных провинций. Он призывал монарха освободить дворцовых крестьян и тем подать пример дворянству. Освобождение крестьян должно привести к зарождению «третьего сословия», «без которого ни у какого народа не было ни искусств, ни просвещения, ни свободы». И только после этих реформ русские, которых хотели сделать немцами, англичанами, французами, перестанут быть чужими в своей стране и приобретут национальный характер. Таким образом, нация встанет на естественный путь развития.
В последних строках отрывка имеется перекличка с высказыванием Руссо о Петре I: «Он хотел сначала сделать немцев, англичан, когда надо было начать с того, чтобы сделать русских»
[251].
Вольтер, прочитав «Историю» Рейналя, заметил критику собственных взглядов. Он процитировал страницу о Петре I в письме к Екатерине II от 1 октября 1772 года, отметив, что она была «похищена у этого безумного Жан-Жака, который вздумал безапелляционно судить всех королей с высоты своего чердака»
[252]. Однако, как верно заметил Дж. Годжи, оценка Петра I, данная здесь Дидро, кардинально расходилась не только с вольтеровской, но и с оценкой Руссо, ибо Дидро предлагал свой оригинальный путь цивилизации России. Не подозревая, что спорит с Дидро, Екатерина II отвечала на эту критику в письме к Вольтеру от 28 октября 1772 года:
