Иностранные политические резонеры, которые в своих книгах говорят то, что вы мне цитировали, а именно, что Петр Великий все испортил, чтобы создать армию, флот, порт; а его наследники завершили всеобщее разрушение, чтобы и дальше хвастаться этими напрасными учреждениями, уверяю вас, не знают того, о чем говорят. Чтобы их уличить, надо лишь сравнить современное состояние России с тем, в котором Петр Первый нашел эту империю… Все различные ветви управления в особенности свидетельствовали бы о том, что господа резонеры худо судят с высоты своих чердаков
[253].
В словах Екатерины был свой резон: она продолжала реформировать Россию в направлении, заданном Петром I. На этом пути были очевидные успехи. Об издержках она предпочитала не говорить, хотя видела их подчас не хуже, чем «хорошие наблюдатели», о которых упоминал Дидро.
Глава 5
«Хорошие наблюдатели»
Один из главных вопросов, возникающих в связи с отрывком о России в первом издании «Истории обеих Индий» Рейналя 1770 года, – это вопрос об источниках сведений Дидро о России, о том, кого он считал достойными доверия «хорошими наблюдателями». Как уже отмечалось, негативные черты в состоянии «преображенной» Петром I России зафиксировали многие очевидцы – Ф. Локателли, Ф. Альгаротти, Ж. Шапп д’Отрош.
Хотя нет прямых свидетельств знакомства Дидро с книгой Франческо Локателли «Московитские письма» (1736), идейная перекличка их высказываний очевидна. Автор «Писем» с первых страниц заявлял о своем намерении описывать русский народ «таким, каким я его нашел, а не таким, каким его представляют другие». Локателли, сохраняя личное уважение к Петру I, объявлял его реформы неудачными. Он много раз возвращался к идее об их бесполезности. По его мнению, формы управления, заимствованные из Европы, не соответствовали деспотическому характеру власти в Московии, а также национальному характеру русских. Автор критически отзывался о Петербурге, отмечал нежизнеспособность русского флота и неразвитость коммерции. Осуждая стремление царя идти «гигантскими шагами», Локателли предлагал свой вариант начала реформ, который предполагал основание не академий и кадетских корпусов, а элементарных школ
[254].
Прямо или косвенно Дидро мог познакомиться с критическими замечаниями авторов начала XVIII века: Дж. Перри, Ф. И. Страленберга, Ф. Х. Вебера, сочинения которых выходили на французском языке и использовались энциклопедистами. Образ страны с неустойчивой политической системой («потрясаемого царства») рисовался в известных Дидро «Анекдотах» К. К. Рюльера
[255], повествовавших о перевороте, приведшем к власти Екатерину II. Мимо внимания Дидро не прошло, наверное, и письмо физиократа П.-П. Ле Мерсье де ла Ривьера, которого он высоко ценил, к Рейналю, с которым Дидро прямо сотрудничал:
Мой дорогой аббат, все необходимо делать заново в этой стране. Еще лучше сказать, все необходимо разрушить и сделать заново. Вы хорошо понимаете, что невозможно, чтобы беззаконный деспотизм, абсолютное рабство и невежество не посеяли бы всякого рода злоупотреблений, которые пустили глубокие корни, так как нет более плодовитого и неприхотливого растения, чем злоупотребления. Они произрастают повсюду, где их культивирует невежество
[256].
Как видим, известный физиократ вынес суровый приговор всей предшествующей цивилизации России. Здесь слышится перекличка со словами Фонтенеля, который в «Похвальном слове Петру Великому» аналогично характеризовал древнюю (допетровскую!) Русь: «Все необходимо было делать заново в Московии, там нечего было улучшать»
[257]. Согласно Мерсье де ла Ривьеру получалось, что труды Петра I и его наследников ни к чему не привели, не приблизили Россию к цивилизованному состоянию.
О негативном взгляде на состояние России, выраженном в книге аббата Жана Шаппа д’Отроша «Путешествие в Сибирь по приказу короля в 1761 году» (1768), вызвавшей возмущение и отповедь русской императрицы, речь уже шла в предыдущей главе. Здесь отмечу лишь некоторые сюжеты, созвучные позднейшим высказываниям Дидро о России. Ученый аббат указывал, что, хотя Петр I, заимствовав европейский опыт, «создал новое государство, однако ни малейших благих изменений в систему управления он не внес – народ так и остался в рабской зависимости, еще пуще ужесточенной сим государем». Автор отмечал, что принудительное обучение «молодых рабов» в школах и академиях не приносит ожидаемых результатов, так же как приглашение иностранных ученых в Петербургскую академию наук. «Большинство заслуженных ученых и признанных мастеров, привлеченных в Россию из-за границы, здесь падают духом и трудятся уже без того рвения, кое проявляли в своем отечестве». Подводя итог наблюдениям о развитии наук, искусств и образования в России, Шапп д’Отрош писал: «Такое положение вещей… объяснить можно лишь неким пороком развития общества, а причину сего порока искать следует либо в недостатке дарований у народа, либо в особенностях государственного управления и климата». Впрочем, даже французский путешественник, покинувший Россию в 1762 году, выражал надежду, что Екатерина II, «будучи властительницей широких взглядов и дарований… понимает всю порочность сего государственного уклада, и помыслы ее направлены на проведение реформ»
[258].
Конечно, ценную информацию для понимания процессов, которые идут в России, могли дать Дидро беседы с русскими знакомыми. В своем критическом отношении Дидро мог утвердиться в ходе бесед в декабре 1770 года с одной из самых образованных русских женщин того времени Екатериной Романовной Дашковой, о чем речь пойдет в специальной главе. Отмечу здесь лишь тот факт, что именно в письме к Дашковой (апрель 1771 года) Дидро впервые употребил слово «цивилизация»
[259].
Одним из верных источников знаний о России было для Дидро общение с доктором Антонио Рибейро Санчесом (1699–1783), известным врачом и ученым, прожившим в России семнадцать лет – с 1731 по 1747 год. Санчес хорошо знал Россию и русских, более того, он, как и Дидро, размышлял о ее настоящем и будущем, проявляя интерес к теоретическим трудам физиократов и философов шотландской исторической школы. Уже в 1760 году доктор Санчес был среди собеседников Дидро, обсуждавших в гостях у барона Гольбаха «Историю Петра» Вольтера и положение дел в России. В 1764–1771 годах он написал целый ряд (до 20!) записок о России, в том числе – собственный проект развития науки и образования в России – не просто созвучный цивилизаторским планам знаменитого энциклопедиста, но, как показал Ж. Дюлак, оказавший на него прямое влияние
[260]. Медицинское образование Санчес получил в Лейдене под руководством знаменитого Германа Бургаве, который лично знал Петра I. Доктор Санчес приехал в Россию через шесть лет после смерти Петра. Он был знаком со многими современниками знаменитого императора, а после отъезда из России состоял в дружеской переписке с Якобом Штелиным, который собирал «анекдоты» о Петре Великом, и с М. М. Щербатовым, который был крупнейшим знатоком и издателем документов петровского времени, первым русским просвещенным критиком реформ Петра I
[261]. Д. Уиллемсе, специально изучавший вклад Санчеса в русскую культуру, справедливо отмечал, что тот относился к России в высшей степени доброжелательно, без тени высокомерного пренебрежения, свойственного некоторым западноевропейским визитерам. Однако нельзя вслед за Уиллемсе признать Санчеса безусловным поклонником реформаторских талантов Петра I, близким по своим оценкам А. Д. Кантемиру и В. К. Тредиаковскому
[262]. За внешне уважительными высказываниями португальского врача в адрес Петра Великого просматривается отнюдь не восторженная оценка культурных новшеств петровского времени. Он справедливо полагал, что панегиристы Петра, как правило, не задумывались о средствах и основаниях («les moyens et les fondaments») культурной политики царя.
