Таким образом, хотя Санчес и признавал исторические заслуги Петра I, его собственная программа «цивилизации» России расходилась с реальной политикой «великого монарха»: он предлагал другой образ управления государством, иное социальное устройство, а также способы просвещения, противоположные мерам Петра. Он указывал на отрицательные последствия завоевательной политики царя и на отсутствие подлинного единства в огромной империи. Вместе с тем нетрудно заметить, что эта программа не только в основных идеях, но и в частностях совпадала с взглядами Дидро.
Вслед за Ж. Дюлаком нельзя не заметить явного параллелизма во взглядах на проблемы России Санчеса, Дидро, а также Д. А. Голицына, которые тесно общались между собой в 1765–1767 годах. Князь Дмитрий Алексеевич Голицын (1734–1803) – единомышленник и друг Дидро, русский посол в Париже, а затем в Гааге, ученый и политик, франкофил и поклонник просветителей и физиократов
[271], он с энтузиазмом воспринял реформаторские начинания Екатерины II 1760-х годов. В переписке со своим троюродным братом российским вице-канцлером Александром Михайловичем Голицыным он сформулировал свои предложения по реформированию России, своеобразный план ее цивилизации. Хотя Голицын не использовал это слово, речь шла о создании базовых условий для дальнейшего подъема экономики и культуры России в их тесной взаимосвязи, что в кругах, близких к Дидро, вскоре выльется в концепцию цивилизации. Главным препятствием на пути прогрессивного развития страны князь Голицын считал крепостное право. Пока русские крестьяне не только не обладают собственностью, но сами являются собственностью господ, считал автор писем, нельзя надеяться на процветание государства. «Собственность необходима для формирования третьего сословия, без которого искусства и науки никогда не смогут расцвести, ибо нельзя сказать, что они процветают там, где с помощью денег и покровительства монарха академии и университеты готовят некоторое количество художников и ученых и где лучшие художники являются иностранцами»
[272]. Путь собственности и свободы Голицын считал естественным путем развития, который при помощи хороших примеров должен быть осознан самим народом. Личная свобода и обладание хотя бы движимой собственностью могут стать залогом подъема сельского хозяйства и внутренней торговли.
Предложения Д. А. Голицына во многом были основаны на изучении исторического опыта европейских стран от Средневековья до современности. Он ссылался на примеры средневековой Франции, Англии, Италии, а также указывал на происходящую отмену крепостного права в Дании
[273]. Исторические труды Вольтера, Юма, Мабли, Аржансона служили для него источниками фактов. Отмена крепостного права, рост населения и городов, развитие торговли, формирование «третьего сословия» в позднесредневековой Франции являлись особенно вдохновляющим примером для князя-франкофила, высоко оценивавшего современное состояние наук и искусств на берегах Сены. Екатерина II, которая читала письма Голицына и сделала ряд критических замечаний, выразила сомнение в том, что опыт Франции годится для России, ведь «вся Франция не составляет и половины Новгородской губернии»
[274]. С деятельностью Екатерины II Голицын связывал и определенные политические надежды. В частности, он, как и Дидро, полагал, что Уложенная комиссия, распущенная в связи с русско-турецкой войной, возобновит свою работу и станет постоянным законодательным органом
[275].
Д. А. Голицын в своих письмах почти не ссылался на исторический опыт России XVIII века. Он слишком осторожен, чтобы указать на него как на отрицательный пример, ибо хорошо знал об официальном культе Петра I, который поддерживала и правящая императрица. Лишь негативная характеристика социально-экономического состояния России косвенно указывает на то, что Голицын не очень высоко оценивал результаты петровских реформ. Низкий («miserable») уровень сельского хозяйства и торговли в стране, а также отсутствие естественных условий для развития науки и искусства для него очевидны. «Современное состояние России в отношении агрикультуры и внутренней торговли должно рассматриваться как соответствующее состоянию других стран Европы во времена феодального правления»
[276]. Кроме того, Голицын везде подчеркивал, что реформы следует проводить постепенно, исподволь: «Нельзя внезапно вводить новшества в государство»
[277].
Д. А. Голицын единственный раз сослался на пример Петра I. Говоря о возможном устройстве «передвижного» суда в случае личного освобождения крестьян, он находит поддержку в словах первого императора. «Я тем более склонен утвердиться в своем мнении, что я нахожу почти такую же идею у Петра Великого. Смотри его вновь изданный Журнал, часть 1, станица 329»
[278]. Речь шла о «Журнале или Поденной записке Петра Великого», изданном М. М. Щербатовым в 1770–1772 годах. Увы, на указанной странице ни о каких судебных установлениях Петра I речь не идет. Похоже, в данном случае Голицын ссылался на слова Петра лишь для виду, как позднее советские историки на классиков марксизма-ленинизма.
Позже Ф. М. Гримм иронически замечал в письме к Екатерине II (1786) о Дидро, Голицыне и Мерсье де ла Ривьере: «…этот триумвират забавлялся тем, что два или три раза в неделю во время ужина управлял Российской империей»
[279]. Однако можно усомниться, что Дидро, говоря о «хороших наблюдателях», адекватно оценивающих состояние России, имел в виду именно Голицына. Этому аристократу пришлось мало жить в России. Примечательно, что он сам ссылался на мнение долго жившего в России доктора Санчеса.
К сказанному остается добавить, что «хорошими наблюдателями» могли быть для Дидро не только очевидцы происходящих в России событий, но и авторы, к которым он испытывал уважение, такие, например, как Ш. Монтескье
[280] или Д. Юм. Английский философ, в частности, писал о Петре I:
