По мнению Монтескье, при деспотическом строе существует только одно, хотя и ненадежное, средство ограничить абсолютную власть монарха – это религия. В этом вопросе Дидро являлся бóльшим скептиком. В религии он видел источник общественной розни и нетерпимости
[366]. Не отрицая вовсе общественной пользы духовенства, философ советовал императрице «поставить со временем религию на надлежащее место»
[367]. Дидро одобрял церковную политику Петра I, а также меры Екатерины, направленные на секуляризацию церковных земель и сокращение монашества.
Дидро сумел понять малую производительность и искусственный характер некоторых русских фабрик и мануфактур, указывал на низкое качество продукции. «Имеются ли стекольные фабрики? Где стекольная фабрика, построенная Петром Великим?»
[368] – спрашивал он у графа Миниха. Фабрики и мануфактуры не оправдывают ожиданий правительства, – говорил он императрице. «Из ваших фабрик процветает лишь петербургская часовая фабрика». Русское железо не выдерживает конкуренции шведского и немецкого. Россия вывозит сырье, а затем по высокой цене покупает произведенные из него в Европе товары
[369]. Одна из причин такого положения – высокие налоги и излишний контроль государства за производством.
Дидро был убежденным сторонником экономической свободы, либеральной экономической политики правительства. Он полагал, что постоянного контроля правительства требуют такие отрасли, как качество продовольствия, строгое наблюдение за весами и мерами, медицинская и фармацевтическая практика, наконец, работа с драгоценными металлами. «Что касается других занятий, то их не следует стеснять; рано или поздно предписания их погубят»
[370].
Дидро, несмотря на краткость своего пребывания в России и на ограниченность круга русских людей, с которыми он общался, подметил некоторые особенности русского национального сознания. С одной стороны, философ считал, что деспотизм уже наложил свой мрачный отпечаток на национальный характер русских, в котором «замечается какой-то след панического ужаса, и это, очевидно, результат длинного ряда переворотов и продолжительного деспотизма. Они всегда как-то настороже, как будто ожидают землетрясения…»
[371] А с другой стороны, европейское влияние порождало в русских острую проблему, которая выливалась либо в комплекс национальной неполноценности и в апологию Западной Европы, либо в преувеличенный и бездумный патриотизм, который позже назовут «квасным».
Петербург не произвел на Дидро благоприятного впечатления. Его личные наблюдения лишь подтвердили те сомнения в отношении невской столицы, которые он высказывал ранее. Дворцы и казармы, окруженные невзрачными, разбросанными по большому пространству «хижинами», не соответствовали представлению философа о городе, призванном стать рассадником цивилизации. «Я не люблю одиноко стоящих дворцов; я люблю, когда они связаны множеством других частных жилищ», – замечал он
[372].
Философа поразил искусственный характер Петербурга. Он не увидел в нем настоящей экономической активности населения, не обнаружил обилия рабочего люда, которое так бросалось в глаза в Париже, славящемся своими каретниками, каменщиками, плотниками, канатчиками. Верный своим теоретическим взглядам Дидро советовал Екатерине сконцентрировать в Петербурге как можно больше ремесленного и торгового люда. Необходимо создать высокую концентрацию населения. Нужна конкуренция мастеров. Тогда появление хороших мастеров и художников не заставит себя ждать. Как добиться притока населения в столицу? Очень просто: надо освободить крестьян и постепенно сформировать из свободных людей третье сословие. И вновь мы видим, что Дидро предлагал меры, прямо противоположные реальной политике Петра I, который насильственно переселял в Петербург ремесленников и купцов из других городов, способствовал скорейшей застройке невских берегов, запрещая каменное строительство в других городах России.
В своих беседах с императрицей Дидро не раз поднимал вопрос о переносе столицы из Петербурга в Москву. Екатерина объясняла выбор северной столицы волей Петра I, который не любил Москву, ибо его там не любили. Это соображение Дидро считал преходящим, потерявшим свою актуальность. Продолжая идею, сформулированную еще в «Энциклопедии», философ считал Петербург искусственным созданием. Окраинное положение столицы, по его мнению, не может обеспечить нормального функционирования государства: «Столица на окраине империи словно животное, у которого сердце находится на кончике пальца или желудок на кончике большого пальца ноги. Это высказывание г. Нарышкина»
[373].
Петербург отнюдь не пленил его своей красотой: «Петербург – это только двор: беспорядочное скопление дворцов и хижин, вельмож, окруженных крестьянами и поставщиками». В другом месте Дидро сделал набросок стоянки варваров: «Посмотрите на стоянку орды дикарей. Одна хижина здесь, а другая – там, без порядка, без продолжения, без связи. Представьте себе вместо хижин дворцы, и все-таки картина останется прежней: перед вами будет нация, хотя и более могущественная и более благородная, но тем не менее варварская»
[374]. В этих словах, конечно, содержался намек на Петербург, и даже более того: Дидро представил образ России после Петра как варварской страны, едва затронутой цивилизацией.
Побывав в России, прожив в Петербурге пять месяцев, Дидро не считал, что он узнал страну и народ. По его словам, он не хотел уподобляться тем путешественникам, которые записывали поверхностные дорожные впечатления, не подозревая, что лгут. Философ признавался, что «не видел России» («je ne l’ai pas vu»). Он считал, что настоящую Россию можно было разглядеть в Москве, но он упустил возможность поехать в Москву, о чем немного сожалел
[375].
Одним из главных показателей цивилизованности общества для Дидро было состояние образования. Уровень развития образования в России он оценивал вполне реалистично, ничуть не обольщаясь теми немногими достижениями, которые Екатерина и И. И. Бецкой могли ему представить. Во время своего пребывания в российской столице Дидро посетил Смольный институт благородных девиц и Кадетский корпус, побывал в Академии художеств
[376], познакомился (в переводе) с изданными при Екатерине II уставами тринадцати образовательных учреждений
[377].
