Веротерпимость способствовала бы цивилизации, если бы остальное население не было погружено в самое грубое суеверие, если бы оно не разжигалось многочисленным духовенством, невежественным и распутным. Некоторые особенности национального характера русских также могут препятствовать реформам: русские имеют о себе слишком высокое мнение, исполнены чувством собственной исключительности. Они уверены в своем превосходстве над остальными народами Европы. Это побудило некоего иностранца, объехавшего большую часть империи, сказать: «Россия сгнила, прежде чем созрела»
[434]. В. А. Бильбасов, не знакомый с текстом «О цивилизации России», писал, что недоброжелатели Дидро приписывали ему эти слова
[435]. В данном случае важно подчеркнуть, что Дидро включил эту фразу в свой текст.
Екатерина II понимает значение свободы для достижения общественного блага – полагал Дидро. Но отказалась ли она от деспотической власти? Можно ли в ее «Наказе» для Уложенной комиссии увидеть нечто большее, чем желание изменить названия: называться монархом, а не самодержцем, называть свой народ подданными, а не рабами? Можно ли обмануть народ подобной «комедией»? В своей политике реформатор должен опираться на общественную поддержку. Русскому монарху не на что опираться, кроме армии. В России хорошие солдаты, но вокруг Екатерины невозможно найти настоящих государственных деятелей. Удивительно то, что она сделала одна, но, когда ее не станет, кто ее заменит?
[436] (Эту мысль Дидро прямо высказывал в письме Екатерине II из Гааги 13 сентября 1774 года: «Екатерина Вторая пришла после Петра I. Но кто заменит Екатерину II? Этот замечательный человек может наследовать ей немедленно, а может заставить себя ждать века»
[437].) Только в контексте его рассуждений о цивилизации России становится ясно, что философ хотел этим сказать. Он не просто подчеркивал роль личности монарха в преобразованиях, но имел в виду необходимость создать общественные и экономические условия для проведения реформ.
Дидро приветствовал такие проекты, как создание закрытых учебных заведений, а также воспитательных домов для сирот, где дети воспитываются в духе свободы, но полагал, что их выпускники мало что смогут изменить в обществе. Скорее, они сами подпадут под разлагающее воздействие существующих отношений. Да и само существование этих учреждений целиком зависит от властей. Столь же искусственными, по его мнению, являются академии, в которых иностранцы пытаются продвигать науки и художества. Их учреждение не является результатом общественного развития, а потому таланты не находят себе применения в обществе
[438]. Как видим, от рассуждений о судьбах культуры и искусства, начатых еще в салонах, Дидро переходил к более глубокому анализу базовых отношений в обществе.
Дидро не терял окончательно веры в реформаторские возможности Екатерины. Фрагменты из третьего тома свидетельствуют о том, что он пытался дать практические советы. Прежде всего, философ отмечал, что для дальнейших преобразований нужна стабильность власти и строгий порядок наследования престола
[439]. В противном случае страна наполнится восстаниями и междоусобицами. (Дидро имел в виду печальный опыт дворцовых переворотов в России XVIII века.) Он осуждал петровский закон о престолонаследии. Для народа недостаточно иметь законного монарха: надо, чтобы он заботился о народном благе. В России это невозможно без изменения формы правления. Российский деспотизм держится на всеобщем рабстве. Никто из подданных не может быть уверенным в безопасности своей личности и имущества. По-видимому, не случайно, говоря о деспотизме и крепостничестве, Дидро обращался к памяти Петра I.
Конечно, Дидро больше интересовали настоящее и будущее России, чем ее прошлое. Однако он понимал, что исходным пунктом развития современной России были реформы Петра. Поэтому, прежде чем давать Екатерине конкретные советы, он критически оценивал знаменитого русского реформатора
[440]. Дидро отдавал должное лишь гению Петра, его личному величию. Но он отказывался видеть в нем законодателя и реформатора, принесшего пользу своему народу. Более того, слава Петра обратилась во вред его преемникам, ибо он оставил им «ужасную и губительную идею, что подданные – ничто, а монарх – все». Он убил в России саму идею свободы.
Дидро продолжал говорить о добрых намерениях Екатерины, но он видел, насколько трудно ей действовать в условиях России. Философ заметил, что она действует в некоторых случаях иначе, чем Петр, ожидавший наибольших успехов в реформировании России от молодых людей, посылаемых учиться за границу
[441]. Екатерина же обратила внимание на воспитание молодых людей, создала школы для дворян. Что еще лучше, она создала школы для простолюдинов, которые могут теперь учиться полезным ремеслам.
Чтобы ускорить достижение поставленной цели, Дидро вновь предлагал такое средство, как иностранная колонизация. Правда, не такая, которую осуществила императрица в 1764–1765 годах, в результате чего иностранцы в России «нашли лишь рабство, нищету, смерть, где немногие избежавшие этих бедствий томятся в ожидании близкого конца»
[442].
Выстраивая по-новому общественные отношения в целях достижения общего блага, Екатерина должна умерить свое стремление к военным успехам в Европе (здесь и далее Дидро дословно повторял свои слова из отрывка, написанного для первого издания «Истории обеих Индий»), перенести столицу из Петербурга, уничтожить все виды рабства, обеспечив тем самым появление «третьего сословия». Философ завершал свое наиболее развернутое суждение о цивилизации России, вновь излагая свой план естественного развития общества: «Во всем надо начинать с начала… Изучайте развитие общества… Следуйте постоянному ходу природы, бесполезно стараться избежать его»
[443].
