Свое развернутое суждение о петровской «цивилизации» России Дашкова приводила в «Мемуарах», описывая встречу с австрийским канцлером графом Венцелем Антоном Кауницем в Вене в том же 1781 году
[538]. Приведенная здесь речь – отнюдь не импровизация, возникшая во время светской беседы. Это итог долгих размышлений над древней и новой историей России. Ее отзыв о Петре I, несомненно, принадлежит к числу наиболее строгих суждений русских авторов XVIII века на этот счет. Прежде всего, Дашкова отвергла утверждение канцлера, что «русские должны быть очень благодарны Петру, ибо он был их создателем». Эту мысль Дашкова объявила выдумкой иностранных авторов. Далее она заявила, что древняя Русь до Петра I отнюдь не прозябала в невежестве и не имела необходимости заимствовать что-либо у Европы. На замечание Кауница, что именно Петр «приблизил Россию к Европе», она возразила: «Великая держава… с такими источниками богатств и возможностями, какими располагает Россия, не испытывала нужды приближаться к чему-либо».
Нельзя сказать, что взгляды Дашковой на Петра I во всем совпадали с суждениями Дидро. В ее высказываниях проскальзывают элементы великодержавной риторики, почти славянофильского патриотизма, сословной спеси – все это было чуждо французскому философу. Тем не менее нельзя не увидеть определенного параллелизма в их восприятии знаменитого русского реформатора и задач цивилизации России. Дашкова, как и Дидро, отрицала идею Фонтенеля – Вольтера о «творце новой нации». Для нее, как и для французских просветителей, отличительными чертами деятельности Петра I были деспотизм, грубость, насилие:
Он был гениальным деятелем, его стремление к совершенству не знало предела, но полное отсутствие воспитания позволило его пылким страстям возобладать над разумом. Вспыльчивый, грубый и деспотичный, он со всеми без различия обходился как с рабами, удел которых – постоянное страдание. Невежество не позволяло ему понять, что большинство новшеств, насаждаемых им с помощью насилия, со временем привились бы мирно, путем обмена, торговли и примера других стран… Петр ввел военизированное управление, которое, безусловно, является самым тираническим. Из мелкого тщеславия заслужить славу созидателя он торопил постройку Петербурга самыми жестокими средствами: тысячи рабочих погибли в болотах, а дворяне разорялись, вынужденные предоставлять крестьян на строительные работы и обязанные возводить для себя в Петербурге каменные дома, независимо от желания иметь их. …У него не было никакой необходимости посылать дворян за границу изучать ремесла садовников, кузнецов, шахтеров и так далее, поскольку каждый дворянин с удовольствием предоставил бы трех или более крестьян, дабы обучить их этим ремеслам
[539].
Указание на то, что цивилизация должна идти мирным, естественным путем, неприятие милитаризации русского общества, отрицательное отношение к Петербургу, признание неудачи образовательной политики Петра I – все это роднило взгляды Дашковой и Дидро. Таким образом, вполне можно допустить взаимное влияние двух выдающихся собеседников в понимании исторического пути России в XVIII веке.
Уже после смерти Дидро Ф. М. Гримм обратил внимание Екатерины II на мемуарную записку философа, посвященную Дашковой. В письме к императрице от 29 июня (10 июля) 1785 года, сопровождавшем посылку с книгами и рукописями Дидро, Гримм высказал свое несогласие с оценками покойного друга и даже усомнился в его способности давать объективные «исторические» оценки:
Отрывок, который я изъял из коллекции и который Ваше Императорское Величество найдет под этим конвертом, – это то, что он написал в 1770 году о княгине Дашковой после ее первого путешествия во Францию; он сможет на мгновение развлечь нашу августейшую государыню «верностью» взгляда на некоторых людей и определенные предметы. Дидро, наделенный многими талантами и потрясающим остроумием, понятия не имел ни о людях, ни о делах, его воображение создало собственный фантастический мир, и я обычно говорил ему: «Помните, что Бог, наделив вас всеми дарами, начисто отказал вам в даре историка»
[540].
Гримма по-видимому смутили смелые суждения о перевороте 1762 года и его участниках, зафиксированные в записке, а также «кощунственная» оценка «проникнутой отвращением к деспотизму» княгини официального празднования побед русского флота в 1770 году. Гримм сообщал, что он лишь однажды видел Дашкову в сопровождении Дидро, и его впечатления о ней совершенно расходились с теми, которые запечатлел философ. Говоря о субъективности и неосновательности «исторических» суждений Дидро, верный помощник и информатор императрицы Гримм стремился обезопасить себя от ее недовольства, которое могло вызвать (и вызвало!) знакомство с рукописями Дидро.
Глава 12
Под влиянием Дидро
В заключение хотелось бы поставить вопрос о влиянии рассмотренных выше идей Дидро на восприятие исторического опыта цивилизации России его современниками. Как уже отмечалось, концепция Дидро разрабатывалась в обстановке постоянного обмена идей и разделялась его друзьями и единомышленниками. Есть основания предполагать, что его концепция цивилизации, примененная к России, нашла более широкий отклик среди западноевропейских и российских авторов. Этому способствовал не только высокий авторитет Дидро в научном и литературном мире, но и усилившиеся в конце XVIII века поиски новых способов осмысления истории и национальной идентичности, неудовлетворенность историческими трудами Вольтера. Правда, на пути распространения взглядов Дидро на Россию имелись и объективные препятствия: распыленность высказываний философа, их скрытое авторство в «Истории обеих Индий», недоступность для читателей «Философских, исторических и других записок», адресованных Екатерине II и «Замечаний на Наказ».
Среди тех, кто, по всей вероятности, был знаком с концепцией цивилизации Дидро и одновременно брался за освещение русской темы, был давний сотрудник философа по «Энциклопедии», литератор, библиотекарь герцога Пармского Александр Делейр (Alexandre Deleyre, 1726–1796)
[541]. Ученик Монтескье, последовательный пропагандист идей «Энциклопедии» и в то же время человек близкий к Руссо, он выпустил в 1770 году XIX том «Продолжения Общей истории путешествий» («Continuation de l’Histoire générale des voyages»), в котором содержались описания путешествий на Север (в Гренландию, на Камчатку, в Сибирь и в Лапландию). По мнению Франко Вентури, в этом сборнике труд составителя не имел творческого характера, но, как показало исследование Годжи, здесь Делейр уже высказал оригинальное, хотя и противоречивое понимание цивилизации, тесно связанное с теоретическими исканиями того времени. Годжи обнаружил ряд параллелей в суждениях Дидро и Делейра о России, исходным пунктом которых было известное «Путешествие в Сибирь» Шаппа д’Отроша. Не исключает Годжи и личных контактов бывших сотрудников «Энциклопедии» в конце 1760-х – начале 1770-х годов. Однако полного совпадения взглядов не было: в отличие от Дидро, Делейр в целом положительно оценивал книгу Шаппа и на основании материалов, сообщаемых астрономом, делал скептическое заключение по поводу самой возможности цивилизации России, тем более что Россия вела завоевательную политику: «Русским проще расширить их варварство путем завоеваний, чем просветиться»
[542]. Отсутствие географического и социально-культурного единства в России, ее бесформенность также представлялись Делейру препятствием на пути цивилизации
[543]. Вопреки мнению Монтескье, энергично поддержанному Екатериной II, Делейр не считал Россию европейской державой, рассматривая ее как деспотическое государство Севера, которое своими завоеваниями несло варварство другим народам. В рамках противостояния «варварского» Севера и «цивилизованного» Юга Делейр отводил России особое, едва ли почетное место. В ней он не видел ни преимуществ «варварских» народов (свойственных, например, народам Сибири), ни ценностей «просвещенных» европейцев. Как показал Дж. Годжи, конкретные наблюдения Шаппа д’Отроша, осмысленные под влиянием концептуальных положений Юма и Руссо, приводили Делейра к откровенно русофобским заключениям (в частности, о желательности расчленения России и ее раздела между Польшей, Швецией и Данией)
[544].
