Вопрос об этической стороне генетических исследований носит общий характер. Когда я изучаю геном отдельного человека, то получаю информацию не только об этом конкретном человеке, но и о его семье и предках. А еще обо всем сообществе – о других потомках тех же родоначальников. Тогда перед кем я несу ответственность? Перед ближайшими родственниками, перед всеми дальними родственниками, перед всей популяцией, перед всем нашим видом? Если принять крайнюю позицию, что для участия в исследованиях каждому нужно сперва проконсультироваться, то все генетические проекты, включая и медицинские, станут невыполнимыми. У небольших лабораторий вроде моей просто не хватит времени и ресурсов на ведение предварительных переговоров с каждым племенем, которое в принципе может быть заинтересовано в работе.
На мой взгляд, научное сообщество должно принять какую-то промежуточную позицию, чтобы не нужно было получать отдельное разрешение от каждого племени. Но с другой стороны, учитывая недоверие племенных властей, оправданное долгой историей потребительского отношения к индейцам, мы, ученые, занимающиеся историей индейских народов, должны разъяснять смысл своей работы, убеждать людей, что мы на стороне коренных народов Америки. Нужно, естественно, разрабатывать конкретные детали подобных договоренностей, но, по моему убеждению, мы никогда не сможем найти решение, которое удовлетворит всех. И все равно решение искать нужно, потому что мы, ученые, столкнулись сейчас с ситуацией, когда многие из нас не осмеливаются даже приступить к изучению генетической вариабельности индейских народов, во-первых, из-за боязни социальной критики, во-вторых, из-за слишком долгих проволочек с рекомендованными для таких исследований соглашениями с руководством племен. И в результате вся область исследований генетики индейских народов оказалась в глубокой яме, проектов ведется существенно меньше, чем хотелось бы всем, кроме тех, кто настроен против науки вообще.
Страсти вокруг костей
Изучение популяционной истории по данным древней ДНК в основном гораздо менее социально нагружено, чем исследования по ныне живущим людям. Но и здесь имеется трудность: в 1990 году Конгресс США принял акт о защите погребений индейцев и репатриации (Native American Graves Protection and Repatria tion Act, NAGPRA). Это постановление обязало все учреждения, получающие государственное финансирование, вступить в переговоры с индейскими племенами и предложить им вернуть культурные артефакты, включая и костные остатки из погребений, если будет доказана принадлежность этих материалов к тому или иному племени. А это означало, что скелетные материалы уходят в племена и исчезает возможность работать со многими из имевшихся образцов. NAGPRA оказал огромное влияние на археологию, потому что перечеркнул работы по датированию остатков, относящихся к последней тысяче лет, а именно для этого интервала можно строго доказать культурные связи между индейскими племенами. При этом для таких древних остатков, как Кенневикский человек (его возраст 8500 лет), найденный на территории штата Вашингтон в 1996 году, культурные связи выявить чрезвычайно трудно.
Кенневикский скелет затребовали пять индейских племен, утверждая, что это их предок, но когда дело дошло до суда, то доказать научно они ничего не смогли, а следовательно, кости не подпадали под действие акта NAGPRA и остались доступными для изучения. Чтобы выиграть это дело, ученые сделали упор на морфологию скелета, продемонстрировав близкое сходство с признаками нынешних популяций тихоокеанских островов и островных дуг азиатской Пацифики18. И вот в 2015 году Эске Виллерслев с коллегами отсеквенировали древнюю ДНК из этих костей и показали, что выводы по морфологическому сходству были ошибочны19. Кенневикский человек оказался родом из той же крупной предковой популяции, что и большинство нынешних индейцев.
Когда есть морфологические данные и данные по древней ДНК, то последние всегда одерживают верх. Причина тут простая. В морфологическом анализе учитывается какой-нибудь десяток признаков, годных для анализа индивидуальной изменчивости, и потому на принадлежность к той или иной популяции он указывает лишь очень приблизительно. А генетический анализ строится на тысячах независимых вариабельных позиций, позволяя с высокой точностью приписать индивидов к определенной популяции. Так что по единичным морфологическим признакам отдельный образец (Кенневикского человека, к примеру) нельзя уверенно соотнести ни с предками индейцев, ни с предками жителей Западной Пацифики. А генетика это позволяет.
Хотя по генетике получалось, что Кенневикский человек имеет отношение к предковой популяции индейцев, но насколько он близок к индейским племенам штата Вашингтон, заявившим на него права, ясности не было. В статье геном Кенневикского человека сопоставили с геномом колвиллского племени, одного из пяти утверждавших права на родство, и сравнение позволило сделать вывод о прямой связи между колвиллскими индейцами и кенневикскими останками. Однако кроме колвиллского племени, живущего в штате Вашингтон, есть еще племена, населяющие 48 штатов южнее Вашингтона, и при внимательном изучении деталей статьи оказывается, что кенневикский геном не обязательно ближе к колвиллскому, чем к любому другому до самой Южной Америки20. Кроме того, колвиллские образцы оказались недоступны для независимой научной экспертизы, в частности, их не дали по запросу моей лаборатории, несмотря на то, что в том журнале условием публикации статьи был свободный обмен данными.
Подобное пристрастное толкование результатов характерно не только для случая с Кенневикским человеком. В 2017 году проводилось исследование скелетных остатков, найденных на острове близ тихоокеанского побережья Канады. Как утверждалось в работе, эти остатки возрастом около 10 300 лет свидетельствуют, что все это время в данном регионе присутствовало одно и то же племя индейцев21. Но опять же, если как следует разобраться в опубликованном материале, то становится понятно, что данные остатки к местному населению не ближе, чем к индейцам Южной Америки.
И это всего лишь два примера, как в публикациях по древней ДНК все чаще звучат безосновательные заявления о прямом наследии тех или иных групп населения и древних останков, при этом дело не ограничивается индейцами. У ученых, работающих с коренными народами, имеется для этого сильный мотив – подобные заявления открывают доступ к первичному материалу. В обычном случае нормальный научный процесс отбрасывает не подкрепленные как следует выводы, а здесь вся процедура идет вкривь. А если члены исследовательской команды вовлечены в работу по собственной истории и заинтересованы в определенных выводах, то они склонны приукрашивать свои открытия. При этом сторонние ученые, опасаясь ответной реакции, не слишком усердно указывают на огрехи таких работ.
Спорное дело Кенневикского человека, решавшееся в судебном порядке, сильно накалило отношения между учеными и племенами индейцев. В результате изучение индейской истории осложнилось еще больше. Я разговаривал на эту тему с археологами, антропологами, директорами музеев, занимающихся ранней историей индейцев, и у меня сложилось впечатление, что, возвращая научно значимые материалы, многие из них испытывали глубокое чувство потери; они, естественно, знают, что большая часть коллекций собрана сомнительными способами, в ходе отчуждения индейских исконных территорий, но все равно было бы лучше оставить их в ведении музеев22. На другой чаше этих весов оказывается чувство потери у индейцев, когда тревожат кости их мертвецов. Для поиска точки равновесия многие музеи пригласили на работу “инспекторов NAGPRA”, в чьи обязанности входило определение культурных артефактов и скелетных остатков, соотносимых с конкретными индейскими племенами, контакт с представителями этих племен и достижение договоренностей относительно возврата указанных единиц хранения. И хотя инспектора NAGPRA, с которыми я общался, старались следовать букве закона и выполняли свою задачу на высоком профессиональном уровне, но они явно стремились не заходить дальше необходимого. Им очень не по себе, когда приходится возвращать индейцам музейные материалы без должных научных доказательств, как это произошло с кенневикскими останками.
