Проблему с этим анализом создают 3–6 неучтенных процентов архаичной денисовской примеси у австралийских аборигенов19. Из-за того, что денисовцы сильно отличаются от современных людей, их примесь может создать впечатление, что у европейцев больше общих мутаций с китайцами, чем с австралийцами. Именно этим и объясняются полученные результаты. И если принять в расчет денисовскую примесь, как это было сделано в моей лаборатории, то у европейцев оказывается на круг столько же общих мутаций с китайцами, как и с австралийцами, так что и китайцы, и австралийцы произошли от гомогенной популяции, отделившейся от линии европейцев20. Таким образом, букет линий неафриканского человечества сформировался в течение исключительно короткого временного отрезка, начавшись веткой к западным и восточным евразийцам и закончившись ответвлением предков австралийских аборигенов от материковых восточных азиатов. Все эти популяционные побеги пошли в рост уже после скрещивания неандертальцев с предками неафриканского человечества 55–49 тысяч лет назад, но еще до смешения денисовцев с предками австралийцев, которое по времени, если судить по генетике, на 12 % ближе к современности, чем неандертальский эпизод21.
Рис. 22. Два основных разветвления, которые укладываются в короткий интервал в 5000 лет между эпизодами смешения с неандертальцами и денисовцами.
Столь быстрая последовательность ветвлений в течение короткого временного интервала – между неандертальским и денисовским эпизодами гибридизации – свидетельствует о том, что, оказавшись в Евразии, современные люди со своими передовыми технологиями и образом жизни легко освоили новую среду обитания, заместив прежнее местное население. При такой стремительности расселения трудно представить, что местные люди оказывали вновь прибывшим сопротивление, а ведь они безусловно существовали на территории Евразии в течение почти двух миллионов лет и, если вспомнить про скрещивание денисовцев с современными людьми, в тот интересный период точно там жили. Даже если ранние современные люди оказались в Восточной Азии, следуя “южным маршрутом”, их тоже смело волной новых мигрантов, так что их доля в генетике нынешнего населения совсем крошечная22. Как и в Западной Евразии, прибытие современного человека в Восточную Азию из Африки и с Ближнего Востока было сродни стиранию записей с доски: записанное долой, и новые люди начинают существование с чистого листа. Старые популяции в Евразии деградировали, и их место заняли пришельцы, с легкостью обжившие евразийские ландшафты. И не осталось сколько-нибудь заметных следов от ранних популяций в генетике нынешних восточноазиатов23.
Итак, если все наследие современных людей у сегодняшних восточноазиатов и австралийцев происходит от общей популяции, общей в том числе и для западных евразийцев, то как объяснить отсутствие у южноазиатов и австралийцев верхнепалеолитических технологий, которые тесно связаны с распространением современных людей на Ближний Восток и в Европу?
Самые ранние находки характерных верхнепалеолитических двусторонних длинных лезвий относятся к интервалу между 50 и 46 тысячами лет назад24. Но по генетике получается, что разделение линий, ведущих к западным евразийцам и восточным азиатам, происходило раньше: как мы уже обсудили, оно почти наверняка имело место за несколько тысяч лет до скрещивания современных людей с неандертальцами (54–49 тысяч лет назад). Так что линии западных евразийцев и восточноазиатов могли разойтись еще до массового развития верхнепалеолитических технологий, а географическое распределение этих технологий, по-видимому, отражает распространение популяции, где их изобрели.
Существует определенное подтверждение идеи о более позднем становлении верхнепалеолитической технологии, уже после расхождения ветвей восточноазиатов и западных евразийцев. Вот древние северные евразийцы: их линию начинают выводить от времени 24 тысячи лет назад, это время существования мальчика из Мальты в Сибири25; данная линия ведет к западным евразийцам. Но, что всегда удивляло генетиков, почему не к восточным азиатам? Ведь географически архаичные северные евразийцы к ним ближе. Однако в свете географического распространения верхнепалеолитических орудий, ассоциированных и с западными евразийцами, и с северными евразийцами, и с северными азиатами, данная несостыковка приобретает смысл. Общая картина распространения генетического наследия и технологий складывается именно так, как должно быть, если верхнепалеолитическая индустрия достигла расцвета в популяции, существовавшей до разделения линий древних северных и западных евразийцев, но после отделения линии восточноазиатов.
Какой бы ни была причина отсутствия верхнепалеолитических орудий в Восточной Азии, из успешного продвижения современного человека по этим территориям и полного замещения резидентных популяций, таких как денисовцы, совершенно ясно, что сами по себе новые технологии не были обязательным элементом безудержного распространения современного человека по Евразии 50 тысяч лет назад. Было какое-то более важное свойство, чем технологии нового образца (технологии – лишь одна из сторон изобретательной и приспособительной мощи этого свойства), и именно оно способствовало повсеместному расселению современного человека, в том числе и к восточным пределам.
У истоков современной Восточной Азии
Генетические данные по восточным азиатам были впервые опубликованы в 2009 году и включали информацию по почти двум тысячам индивидов из 75 популяций26. Авторы работы обратили внимание в первую очередь на повышенное разнообразие южноазиатов по сравнению с северными. Они интерпретировали свой результат с позиций модели “одной волны”: если люди, покинув Африку, распространялись потом от Юго-Восточной Азии в северном направлении к китайским территориям и дальше, то генетическое разнообразие должно беднеть по мере продвижения и отпочковывания передовых отрядов мигрантов, что и проявилось в разнице генетического разнообразия на юге и на севере27. Но мы теперь знаем, что эта модель имеет определенные ограничения. Например, в Европе происходили множественные замещения популяций и различные смешения, а судя по древней ДНК, нынешний рисунок разнообразия в Западной Евразии дает искаженную картину первых миграций современных людей по этим территориям28. Так что модель продвижения с юга на север Восточной Азии и соответствующей постепенной потери разнообразия на самом деле глубоко ошибочна.
В 2015 году в мою лабораторию прибыл Чуаньчао Ван и привез с собой сокровище: полногеномные данные по 400 китайцам из 40 различных популяций. В исследованиях ДНК редко присутствовала информация по Китаю, потому что в Китае законодательно ограничен вывоз биологических материалов. Поэтому Ван с коллегами провел всю генетическую работу в Китае, а нам привез данные в электронном виде. Следующие полтора года мы анализировали эти данные, присовокупив к ним информацию по восточноазиатским народам с Дальнего Востока России, собранную силами моей лаборатории. И в результате у нас сложилось новое видение популяционной истории Восточной Азии и происхождения ее сегодняшних народов29 .
