— Я доктор Тернер, миссис Фьюри, ваш лечащий врач, — профессионально поставленным голосом представляется женщина. — Выглядите гораздо лучше. Как вы сейчас себя чувствуете?
Этот вопрос успел мне порядком поднадоесть, но сейчас на язвительность нет сил, как и впрочем их нет и на то, чтобы разговаривать.
— Болит голова. Хочется пить. Руку ломит, — я мельком бросаю взгляд на правое предплечье. — Но это наверное из-за катетера.
— Вы получили ушибленно-резанную рану теменной области, этим обусловлена большая потеря крови, на фоне которой у вас развилась смешанная анемия. Сейчас мы активно занимаемся устранением последствий и спустя несколько дней вы начнете чувствовать себя лучше. Результаты компьютерной томограммы показали, что ни трещин, ни переломов костей черепа у вас нет, но есть ушиб и сотрясение. Вам ставят кровоостанавливающие капельницы и раствор электролитов. Нам пришлось сбрить небольшой участок волос на вашем затылке, чтобы наложить швы.
Я молча выслушиваю ее, пока мозг с натужным скрипом усваивает полученную информацию. Мой череп цел и безмозглым овощей до конца своих дней я не останусь. Я лишилась части волос, но это мне по силам пережить. Даже несмотря на то, что мои запасы энергии равняются нулю, я испытываю стойкое отвращение от присутствия Айзека в палате, значит, амнезия мне тоже не грозит. Куча хороших новостей за это…утро? день?
— Сколько сейчас времени? — озвучиваю вслух назревший вопрос.
— Сейчас три часа дня. Вы пробыли у нас чуть меньше суток.
Глаза помимо воли сами находят притихшего Айзека.
— В два часа у Сэма тренировка. Кто его отвез?
— Я оставил его у своих родителей, Таша, — его голос звучит глухо, но полон желания угодить. — Не волнуйся.
Я вновь перевожу взгляд на доктора Тернер, собираясь задать ей какой-то вопрос, но ослабевшее сознание меня предает, и вместо этого я обессиленно поворачиваюсь в стене. Шея ощущается одеревеневшей и двигается с трудом. Я поднимаю руку и осторожно ощупываю голову, но вместо волос чувствую лишь ребристость повязки.
— Мы снимем ее через пару дней, — услужливо замечает врач и сменяет тон на более деловитый. — Мисс Фьюри, полиция хотела бы задать вам пару вопросов по поводу произошедшего инцидента. Сейчас вы еще слишком слабы для общения, поэтому я никого не планирую к вам впускать, но равно или поздно поговорить все равно придется. Если у вас нет ко мне вопросов, то я оставлю вас с мужем, — повернувшись к Айзеку, она слегка понижает голос: — Вашей супруге сейчас нужно бросить все силы на восстановление, поэтому постарайтесь не слишком утомлять ее разговорами.
Она выходит за дверь, а я на секунду прикрываю глаза, чтобы дать векам передохнуть. Любое, даже самое незначительное действие сейчас стоит мне неимоверных усилий.
— Таша, — я слышу приближающиеся шаги и прерывистое дыхание мужа, от звука которого испытываю желание заткнуть уши. — Ты так меня напугала…я думал, что потеряю тебя.
Я открываю глаза и смотрю в его искаженное страданием лицо с бескровными губами. Даже лежа полуживой на больничной койке я вдвое сильнее его.
— Я не хотел… — он касается моей руки, и и от моей попытки ее одернуть лишь жалко вздрагивает пальцы. — Я совсем не хотел, чтобы так вышло… Это ревность… я так люблю тебя, Таша, что мысль о том, что ты и… она сводит меня с ума. Я не знаю, как смог бы жить, если бы с тобой что-то случилось. Я так сильно люблю…
Гнев совсем не то, что мне сейчас следует испытывать, но он не поддается контролю. Мне омерзительно слышать то, что он говорит.
— Замолчи… — мой голос не громче шелеста листьев, пережженных солнцем. — Ты не имеешь право на это слово.
— Таша, я знаю, что виноват в том, что не сдержался. Я конечно не должен был… но это была всего лишь пощечина… а ты просто неудачно упала.
— У тебя просто не хватило смелости сложить ладонь в кулак, ты, жалкий трус. Снова оправдываешь себя.
Бледность исчезает с лица Айзека, и на щеках бордовыми пятнами проступает подобие румянца:
— Ты сама меня провоцировала, Таша…
— Расскажешь об этом полицейским. А теперь убирайся из моей палаты и никогда сюда не приходи.
— Что ты собираешься им сказать? — голос Айзека звучит чересчур мягко, и это усиливает мой гнев. — Придумаешь, что я бил тебя, чтобы отомстить?
— Придумывать не придется — я просто сниму повязку. А после этого ты дашь мне развод и исчезнешь их моей жизни.
— Ты слишком слаба, чтобы здраво мыслить, Таша. Я приду к тебе завтра с Сэмом.
— Нет! — от охватившего меня протеста, я непроизвольно поднимаюсь на локтях и вновь валюсь на кровать от острого приступа боли. — Только попробуй привести сюда сына. Он не должен видеть меня здесь в таком виде.
— Хорошо, Таша, не волнуйся, — Айзек быстро и мелко кивает, начиная отступать назад, словно я навела на него ствол заряженного оружия. — Тебе нужно отдохнуть, и мы с тобой обо всем поговорим и обсудим.
Головокружение атакует меня одновременно с приступом тошноты, больничная сорочка влажно прилипает к стене. Я делаю несколько глубоких вдохов, чтобы набраться сил, что произнести то, чего я не могу не сказать:
— Я с тобой ничего не стану обсуждать. Ты пойдешь на все мои условия, потому что в противном случае я тебя разорву. Я не поленюсь создать фонд борьбы в домашним насилием и сделаю тебя олицетворением всего того зла, которое ненавидят все женщины мира. Ты знаешь, что мне это под силу. От тебя отвернутся все. Обещаю, я тебе это устрою. Только попробуй… — договорить у меня не получается, потому что перед глазами темнеет, а затылок начинает ныть сильнее. Я тяну руку к тумбочке и, нащупав стакан, машинально прикладываю его к губам, чтобы смочить остатками влаги пересохшие губы.
— Таша, мы семья… я никогда… это была ошибка, которая не повторится…
Моя рука обессиленно падает на край кровати, и я отворачиваюсь к стене.
— Я сказала, убирайся.
Глава 22
Я сплю плохо, просыпаясь трижды за ночь: сначала оттого, что моя сорочка насквозь промокла от пота, затем от усилившейся боли в макушке и в последний раз ближе к утру от кошмара. Мне снилось, что на меня несется волна величиной с небоскреб, и мне совсем негде укрыться. Когда я в следующий раз открываю глаза, в палате по-дневному светло, а на стуле рядом с моей койкой сидит Айзек.
— Проснулась? — он дергает уголки рта в подобии улыбки, сосредоточенно наблюдая за моим лицом. — Ты стонала во сне.
Я облизываю губы: они сухие и шершавые. На языке вкус медикаментов, жутко хочется пить.
— Для чего ты снова здесь? Я сказала, что не хочу тебя видеть.
Щека Айзека дергается, глаза полны искреннего раскаяния и сожаления, которые не находят в моей душе не малейшего отклика. Все, чего я хочу — это никогда его больше не видеть.
