Ему оставалось сейчас просто вывалить ей все про Максима, и вопрос о том, кто кому нравится, был бы наполовину решен. Конечно, Полине понадобилось бы время, конечно, она все равно уехала бы, так ничего конкретно не решив. Но это давало Андрею шанс на потом, на будущее. На то будущее, которое было так возможно.
Но начать говорить об обмане Максима не получалось. В голове звучало легко, а произносить вслух было заранее мерзко.
– Тебе было очень неприятно это услышать?
Полина искренне не хотела так разочаровывать Андрея. Как здорово было бы остаться ему другом. Ему же, правда, очень нужен друг. И девушка. И уверенность.
– Ну, ты же суровая внучка моряка.
Это он пытался так пошутить, но Полина не поняла иронии.
– Какого моряка? Ты воображаешь, в Крыму все поголовно моряки, что ли? Странные какие-то у тебя фантазии.
– Но как же, а твой дед? Который увез бабушку на корабле, и все такое?
– Андрей, ты чего? Мой дед – Таганов. У меня же фамилия – «Таганова», ты что, не заметил?
– Как – Таганов? А как же тогда вообще все? Это что, такая выдумка? А письмо, и твоя поездка, стихи, то, как пятьдесят лет назад такое горе расставания, и все прочее?
Андрей вскочил, взбешенный.
– Это что, типа все это фигня? Отвечай же, Полина! Как твоя бабушка горюет о потраченной жизни?!
Полина нахмурилась и снова перестала качаться. Движение прекратилось, а цепочки все равно жалобно звенели.
– Не понимаю, чего ты так разозлился. Конечно, горюет. Вернее, горевала. Они потратили не жизнь, а десять лет. Через десять лет Таганов нашел ее. Что в этом такого? Если тебе интересно знать, у них все закончилось хорошо! И жили они в Крыму. Ты думаешь, почему именно там Таганову памятник установлен? Почему там тагановский фестиваль проводится, а не где-то еще? – Полина тоже все больше и больше злилась. – Не моя вина, что тебе было неинтересно, и ты не слушал, и в итоге сделал совсем другие выводы и так все напутал! Ты думаешь, почему в нашем доме на втором этаже квартира, а на первом – музей? Не понимаю, почему это вообще тебя так возмущает?!
– Ладно, извини, извини меня, Полина. – Андрей взял себя в руки так же быстро, как вспыхнул. – Я не должен был так выражать обиду. Ну да, мне грустно и обидно, и все такое. Как будто меня обманули.
– Не знаю, каково быть внучкой капитана, но внучкой поэта иногда быть тяжеловато, – примирительно пробурчала Полина.
Какое-то время они, задрав головы, разглядывали оконные цветочки.
– Слушай, а давай, когда уже время пройдет, когда ты немного остынешь, найдем тебе девушку? Классную и совершенно никак не связанную с поэзией, а?
Андрей улыбнулся.
* * *
Бессонная ночь у Полины этим летом в Питере уже была. У Максима так вообще их было за последние недели множество. Была она уже даже у трясущегося в поезде Кеши. Была у Миши. Теперь пришла очередь Андрея проживать свою бессонную ночь.
Он провел ее в шатаниях по городу. Проводив Полину, он шагал уже быстрее, и выстраивающийся сам собой маршрут был гораздо более запутанным, чем все прочие.
Ему было противно оттого, что выглядел он сейчас как один из тех литературных персонажей, мечущихся героев, которые мрачно бродят в тяжких раздумьях по прекрасному городу Петербургу, принимая всякие великие решения.
Евгений в произведении Пушкина добегался до того, что у него ожил Медный всадник. Или Каменный гость. Или это было вообще не у Пушкина.
Утешало Андрея только то, что его никто не видит. Наверное, у него была сейчас истерика. Наверное, было очень хорошо, что он Полине ничего о Максиме так и не рассказал. Потому что он правда совсем не такой, он таким вовсе не хотел бы становиться.
Наверное, он должен радоваться, что ничего не успел окончательно испоганить. Только толку от этого немного – все равно вся история между Максимом и Полиной до того запутанная и лживая, что это в сто раз гаже, чем подкинутые Таганову часы.
Таганов ушел во сне. На пятидесятом году жизни он заснул и больше не проснулся, его смерть была очень естественной, как и вся его жизнь.
В третий раз проходя мимо одного и того же спуска на набережной, Андрей остановился и вынул из-за пазухи сборник тагановских стихов. Он сел на корточки и сделал из страницы кораблик, а потом намочил пальцы, спуская кораблик на воду. Таганов бы не обиделся. Будь он рядом с Андреем, он такое мог сам запросто предложить, тоже не знал бы, что делать, и повел бы себя как ребенок… Например, стал бы пускать бумажные кораблики, вырвав страницы из собственной книги.
И все-таки нельзя было это все так оставлять. Нельзя было терять годы, часы и даже секунды – самую главную и единственно важную, как выяснилось, нашу валюту. И сделать ничего было нельзя. Он, наверное, все отдал бы, что у него в жизни было ценного, лишь бы не быть сейчас одному. Быть бы кому-то нужным. Но как это сделать? Почему так выходит, что ты никому не нужен или нужен, но не тем? Он понимал, что его несет, но сейчас же никто не видит, зачем вообще держать себя в руках, для кого стараться?
Успокоиться, прийти в себя и ехать домой. Он стоял дурак дураком, порвавший целую книжку стихов Таганова на кораблики, и все ждал какого-то знака свыше или просто откуда-нибудь сигнала, что пора ехать домой.
Андрей не спешил, потому что домой не хотелось. И в зеркало смотреть не хотелось тоже. И оставаться – как сейчас – с самим собой наедине.
* * *
– Типа нам повезло, что оба живем по эту сторону, да? Мосты не помеха.
– Это в прошлом, вся эта разводная романтика. Есть же кольцевая, ЗСД, – пожал плечами Андрей.
– Слушай, а ты замечал, что такая красота кругом, а?
– Пф, какая свежая мысль.
– Да нет, я не про то, понятно, Питер, красота. Но мы ее типа замечаем, только когда кто-то приезжает и надо наш город показать. А сами им, получается, не любуемся. Ну вот как с приездом Полины было. Я вот, например, по Эрмитажам не ходок, ты вроде тоже.
– Ну это да. Ты точно не замерзла? – Андрей с сомнением оглядел тонкую рубашку Миши, но в третий раз предлагать свою куртку не стал.
– Да. В смысле, нет, не замерзла. Но вообще можно было бы перебраться куда-нибудь в кафе, я, когда расстраиваюсь, всегда есть хочу. А сейчас я расстроена.
Они медленно брели вдоль канала, то держась рядом, почти бок о бок, то на почтительном расстоянии друг от друга.
– Меня, кстати, Машей зовут.
– Я догадался.
– Да? А с чего? Что меня выдало?
– Ну я же не тупой.
– Ну это как посмотреть, не знаю. Повернись-ка. С левой стороны вроде тупее, чем с правой. А с правой ничего, не очень тупой.
