— Понимаю, мой господин.
— Сколько лошадей было в упряжке? — спросил Ричард.
— Два наших лучших арабских скакуна.
— Тогда дайте мне четверку лошадей, — приказал Ричард.
Конюх колебался. Ричард понял, что он размышляет, кого из кучеров можно послать управлять этой четверкой ночью.
— Я сам буду править, — сказал он. — Время не ждет.
Конюх с облегчением улыбнулся.
Говоря это, Ричард поглядывал на освещенные окна дворца, словно опасался, что его может увидеть царь. Его поведение подстегнуло главного конюха, и он стал быстро отдавать приказы.
Всего за пару минут были запряжены удобные, неширокие сани, и вот уже перед Ричардом били копытами четыре прекрасные черные лошади с развевающимися гривами и хвостами.
— Мне понадобится плащ, — потребовал он.
Как по волшебству, появилась дорожная накидка, подбитая соболем. Ему протянули меховую шапку, и он быстро натянул ее на голову.
— Я подобрал двух конюхов на тот случай, если вы устанете. Это мои лучшие конюхи: они хорошо знают свое дело и говорят немного по-немецки.
— Пусть садятся в сани, — махнул Ричард.
Ричард знал, что, как ни хороши русские конюхи, вряд ли они осмелятся лететь по зимней дороге на той скорости, какая ему была нужна. В случае поломки саней или несчастья с лошадью их ждало суровое наказание. Страх перед этим заставлял императорских конюхов быть осторожными, что явно противоречило их широкой русской натуре.
Сани были совсем готовы, и каждая секунда казалась Ричарду вечностью. А вдруг Екатерина или Волконский высвободились из плена и все уже знают о случившемся? Они прекрасно понимают, куда он направляется. И они обязательно будут мстить ему, а это означает одно — смерть.
Насколько было известно Ричарду, никому и никогда еще не удалось оскорбить князя Волконского и остаться в живых. Его власть была огромна, так как он имел большое влияние на царя. Русский двор трепетал перед ним.
Но был еще человек, более могущественный и страшный, чем Волконский: граф Аракчеев. Только сейчас нужно забыть о них: впереди трудная дорога. Ричард держал в одной руке поводья, в другой — длинный кнут и осторожно старался проехать через узкие ворота дворца. Все его внимание сосредоточилось на лошадях, и он не позволял себе думать о чем-либо другом.
К счастью, это была слаженная четверка лошадей, и Ричард прекрасно управлял ими. Недаром он заслужил славу одного из лучших наездников Англии. Даже его враги не могли отрицать, что он был корифеем, когда дело касалось лошадей; и хотя он уже давно не мог позволить себе иметь собственную четверку, его репутация не подвергалась сомнению.
После нескольких шараханий в разные стороны лошади успокоились и перешли на ровный быстрый шаг. Теперь он мог подумать, как спасти Ванду. Прежде всего нельзя допустить, чтобы она попала в руки Аракчеева, а во-вторых, необходимо доставить ее в Вену до того, как Волконский попытается перехватить их.
Ричард был уверен, что пока они в Австрии, Волконский не пойдет на открытый конфликт, но в будущем можно ожидать всего: он способен и на удар ножом в спину, и на выстрел в темноте, если у него не будет возможности отомстить по-другому.
Ричарда ужасала сама мысль, что Ванда может попасть в когти Аракчеева. Солдафон, который не зря приобрел славу злого гения русского царя. Он был жестоким и грубым человеком, которого ненавидели все. Злопамятный, он не имел друзей, вытерпеть его могли лишь самые отъявленные подхалимы. Русские придворные произносили его имя с презрением, стараясь вспоминать как можно реже. Те, у кого было больше смелости и чувство собственного достоинства, открыто говорили о своей ненависти к любимому министру царя. Александр же считал его своим другом и полностью доверял ему.
Аракчеев с гордостью показывал письмо царя из Парижа, которое заканчивалось такими словами:
«Могу честно сказать, что никому не доверяю, как вам. Мне тяжело, оттого что вас нет рядом. На всю жизнь преданный вам ваш друг Александр».
Последние семь лет граф Аракчеев занимал пост военного министра. Его влияние росло с каждым днем. Хитрый, как змея, когда дело касалось интриг, незаметно он стал главным советником, правой рукой царя, его сторожевым псом. Никто из окружения Александра не отважился предупредить его, насколько опасен Аракчеев.
Царь часто наезжал в Грузию, поместье графа Аракчеева. Но Ричард так же, как и весь двор, знал, что во время этих визитов Аракчеев наспех выпроваживал свою любовницу и что набожному Александру никогда не показывали картинную галерею, расположенную в конце парка. Там Аракчеев собрал огромную коллекцию картин определенного содержания. Царь не имел представления о частых порках крепостных и жестоких наказаниях, каким подвергали замужних женщин, которые не могли или не хотели иметь детей.
Шепотом передавали о страшных случаях, происходивших в Грузии. Всего месяц назад Ричарду рассказали о том, что Аракчеев запорол до смерти шестнадцатилетнюю девочку во время очередного приступа садизма, а в это время ее подруги должны были стоять вокруг и молиться об умершей.
Царь также ничего не знал о трагической жизни «колонистов». Это был эксперимент, проводимый Аракчеевым, который явился организатором военных поселений. Тысячи крестьян были призваны в армию, помещены в бараки. Надев военную форму и подчиняясь палочной дисциплине, они возделывали графские угодья.
Александр верил в то, что Аракчеев пытается наладить образцовое хозяйство и его примеру последуют другие: если людям создать нужные условия, дать им хорошее оборудование и семена, они превратятся в примерных крестьян. Откуда было знать царю, что молодые и сильные люди умирали в переполненных бараках, как мухи, от нечеловеческого труда, голода и жестокости. Распадались семьи, а многие бежали в леса или на болота и там все равно погибали.
Ричард сталкивался с Аракчеевым несколько раз, но всегда старался держаться подальше: он боялся, что его инстинкт возьмет верх и он ударит это широкое, коварно ухмыляющееся лицо. Что он мог сделать в качестве почетного гостя царя и его двора? Будучи наслышанным о жестокости и ужасах, происходивших вокруг императорского дома, он как иностранец не имел права даже обсуждать эту тему с кем бы то ни было.
Но сейчас он вспомнил все, что когда-то слышал, все, что оставалось невысказанным, и одна мысль, что Ванда может оказаться в руках такого животного, приводила его в ужас.
Ему казалось непостижимым, что ревность Екатерины, может быть так ужасна. Только сейчас он осознал ту банальную фразу, услышанную как-то в Итоне: «Фурия в аду — ничто в сравнении с брошенной женщиной». Вот и подтверждение тому!
Ричард нещадно гнал лошадей. Казалось, они летели, не касаясь копытами припорошенной снегом дороги. Пассажиров бросало из стороны в сторону, и чудом сани еще не перевернулись. Но Ричард мастерски управлял четверкой, и только дорожные столбы мелькали с обеих сторон. Взошла яркая луна, осветив им путь словно днем.
