Констебль заметил, что шторы на окнах по-прежнему задернуты, хотя хозяин уже покоился на кладбище. После смерти мужа миссис Уикс вела себя странно. Она не предавалась скорби с тем пылом, которого ожидали от нее в деревне. Разумеется, все знали, что супруги не жили душа в душу, но, по общему мнению, вдова могла изобразить хотя бы подобие горя, когда ее муж ушел из жизни таким ужасным образом. Однако миссис Уикс, вероятно, затаила обиду на покойного благоверного, который так поспешно оставил ее. Даже на кладбище Уикса отвезли прямо из морга, жена не забрала его домой для прощания. Более того, она продолжала заниматься хозяйством на ферме, будто ничего не случилось. Харриуинкл размышлял о странном поведении миссис Уикс, когда вдруг заметил, как она выходит из дому и опрокидывает ведро с помоями на кучу компоста посреди скотного двора. Когда она вернулась в кухню и закрыла дверь, констебль перевел взгляд на высокие трубы. Несколько из них дымились, в неподвижном воздухе тянулись вверх белые столбики дыма. Сэм Харриуинкл хорошо знал эту ферму. Он тотчас представил горящие камины под дымоходами. Вовсю дымила труба старой пивоварни – наверное, там кипятили воду, готовили пойло для телят, как бывало в лучшие времена, когда Сэм часто заглядывал сюда. В кухне тоже разожгли огонь. Видимо, варили обед. Эта чудачка стряпала горячие блюда, хотя осталась совсем одна! Дым из трубы поднимался и над гостиной. Харриуинкл вообразил стол, накрытый на одного, и почувствовал голод. Рука его потянулась к ботинкам, да так и замерла. Из трубы над одной из спален тоже валил дым!
– Это чертовски странно… Видно, она тронулась рассудком. Раньше миссис Уикс никогда не топила камины в спальнях… уж больно жадная…
Констебль убедился, что в коротеньком окурке не осталось табака даже на одну затяжку, и раздавил его о землю. Потом неспешно натянул ботинки и тщательно зашнуровал. Он надел шлем, поднялся и одернул мундир. Все это Харриуинкл делал машинально, а мысли его текли в совершенно ином направлении. Сержантские нашивки снова рисовались ему отчетливо и ярко. Ум констебля работал медленно, словно тяжелая техника. Казалось, его осенила какая-то идея. Он задумался, склонив голову набок. Затем лицо его загорелось от волнения. Констебль приготовился к самым решительным действиям, напружинил отдохнувшие ноги и быстро зашагал в сторону фермы. Когда он вошел в ворота «Аппер-Хилари», в окне кухни между занавесками возникло лицо миссис Уикс. Она выглядела испуганной, почти безумной. Это придало констеблю решимости. Он машинально поправил ремень, убедился, что дубинка под рукой, и постучал в дверь. «Надо бы поднять щеколду на всякий случай…» – подумал он, но стоило ему притронуться к замку, как он услышал, что за дверью женщина возится с засовом, словно хочет запереться. Харриуинкл всем своим весом навалился на дверь и приоткрыл ее.
– Прочь! Прочь! Почему вы не оставите меня в покое? Что я такого сделала, зачем вы меня преследуете? – завыла женщина, стараясь закрыть дверь. Наконец она поняла, что ее усилия тщетны, и внезапно отступила. Застигнутый врасплох, Харриуинкл ворвался в дверь и едва не растянулся на полу в коридоре. Прежде чем он успел прийти в себя, в живот ему нацелились стволы дробовика. – Убирайся отсюда, Сэм Харриуинкл, да поживее!
– Эй, эй, миссис Уикс, не надо так. Я просто хотел спросить, не нужна ли вам помощь в связи с дознанием и прочими формальностями. Опустите ружье. Я понимаю: вы немного переутомились, – но это не оправдание, чтобы так обращаться с полицейским при исполнении. Положите ружье, и мы забудем об этом инциденте.
Женщина осмотрелась вокруг. Констеблю не понравился ее взгляд, как и дробовик в руках. Горящие глаза, волосы, всегда тщательно причесанные, а теперь всклокоченные, придавали ей полубезумный вид. Возможно, она действительно повредилась рассудком. На лбу констебля под шлемом выступили капли пота и покатились вниз, заливая глаза. Он снял головной убор и вытер лицо красным носовым платком. Потом вдруг ухватил шлем за ремешок, резко взмахнул им, ударил по стволам ружья и отвел их от своего солнечного сплетения. Свободной рукой, еще сжимавшей платок, констебль крепко стиснул запястье миссис Уикс. Она попыталась вырваться, ее пальцы тянулись к спусковым крючкам двустволки, которые, к облегчению Харриуинкла, были на предохранителе. Казалось, безумие придало ей чудовищную силу. Женщина принялась царапаться, лягаться и молотить констебля кулаками. Дышала она хрипло, со свистом.
– Миссис Уикс, миссис Уикс, ради всего святого, будьте благоразумны! О чем вы только думали? – придушенно пропыхтел полицейский.
– Пусти меня… пусти… а не то, видит Бог, я начиню тебя свинцом, как сделала это с Уиксом…
От изумления и ужаса Сэм Харриуинкл едва не ослабил хватку, но, полностью осознав смысл только что сказанного, в последнем отчаянном усилии обезоружить безумную женщину рванул дробовик на себя. Тут нога его скользнула по кафельной плитке коридора, руки невольно разжались, и не успел он опомниться, как миссис Уикс вырвала у него ружье, отступила на шаг и щелкнула затвором. За мгновение в голове констебля промелькнули мысли о жене, о его большой семье, о полицейском участке и мирной деревенской жизни, с которой, похоже, ему предстояло расстаться навсегда. Но смертельный выстрел, какого он ждал, не пробил ему грудь. Крупная фигура инспектора Литтлджона выскочила из темноты, две могучих ручищи обхватили миссис Уикс, полыхнула ослепительная вспышка, грянул двойной выстрел, дробь загрохотала по потолку. Дрожащий Харриуинкл поднялся…
Тем временем Литтлджон пытался усмирить беснующуюся женщину. Ему пришлось нелегко: миссис Уикс уже не помнила себя и дралась как дьявол. Зажав шею Литтлджона, она душила его, когда деревенский констебль сунул руку в карман, достал пару наручников и с поразительным проворством защелкнул их на ее запястьях. Инспектор высвободил голову из захвата и оттолкнул фермершу. Вдвоем полицейские сумели усадить ее на стул и связать веревкой, которую Литтлджон срезал во дворе под навесом. Миссис Уикс скрежетала зубами, рычала, выкрикивала ругательства и страшные проклятия. Некоторые из них вогнали Харриуинкла в краску. Раздались шаги, и появился инспектор Олдфилд, который крепко держал и тащил за собой Лорримера!
У Харриуинкла от изумления отвисла челюсть.
– Значит, все это время он прятался здесь?
– Да, – кивнул Олдфилд. – Мы шли сюда по делу и, проходя в ворота со стороны дороги, увидели, как вы открываете дверь кухни. К счастью для вас, мы успели вовремя, вдобавок нам тоже повезло: шум, что вы подняли в задней части дома, спугнул прохвоста, он выскочил через парадную дверь. Я погнался за ним по полю, мне удалось схватить его. Сегодня утром вы славно потрудились, Харриуинкл.
Лорример успел немного отдышаться, но выглядел жалко. Небритый, в грязной одежде, он, похоже, не спал со вчерашнего дня. Налитые кровью глаза смотрели испуганно и дико, сухие губы нервно дергались, а пальцы конвульсивно сжимались и разжимались.
– Я могу все объяснить… я объясню… я возмущен таким обращением. Может, я и преступник… Отпустите мою руку… Видит Бог, я заставлю вас пожалеть об этом…
– Довольно, мистер Лорример. У вас будет возможность все объяснить. А пока должен вас предупредить: все, что вы скажете, может быть впоследствии использовано против вас в суде. Нам пора отправляться.
