В этот вечер сестра миссис Меллалью из соседней деревни, женщина еще более властная, приехала и, несмотря на протесты жены констебля, увезла ее на самую душераздирающую мелодраму в городе. При расставании супруга дала полицейскому последние наставления:
– Не забудь окучить картофель, Уилл. Иначе он позеленеет. Сделай это к моему возвращению.
– О черт! – простонал констебль.
Он надеялся провести хоть пару часов в тишине и мире, но пришлось поскорее взяться за работу. Констебль носился во всю прыть, как безумный, вдоль картофельных грядок, и ему удалось уложиться в половину отведенного времени. Теперь он мог наконец отдохнуть и освежиться, хлебнуть пива и поразмышлять о военной стратегии, чтобы на следующее утро поделиться своими мыслями с людьми.
– Высшая стратегия войны… – начал он с трубкой в зубах, затем вынул черенок изо рта и медленно, со вкусом покатал на языке звучную фразу: – Высшая стратегия войны. – Кому-то утром придется выслушать его речь. Констебль приложился к кружке. – А-ах… аххх…
Он выставил вперед нижнюю губу, шумно втянул воздух, и усы сами запрыгнули к нему в рот, словно их всосал диковинный пылесос. Полицейский потянулся в кресле, как пригревшийся на солнце огромный кот, выгнул и расслабил ступни в толстых серых носках… И в эту минуту зазвонил телефон! Глаза констебля Меллалью сердито сверкнули.
– Вот дьявол! – воскликнул он, но звонок не унимался. – Тише! Тише! Иду… какого черта…
Ворча и бранясь, он прошлепал через всю комнату к телефону и снял трубку. Ну почему в такой чудесный вечер его не могут оставить в покое? Все так хорошо складывалось – и на тебе…
– Алло. Да, полиция. Да. Кто? Ах да, миссис Эллиот. Чем я могу вам помочь?
Взволнованный женский голос торопливо затрещал ему в ухо.
– Вот как? И вы не можете до него докричаться? Вам что-нибудь видно в окно?.. У вас есть второй ключ от комнаты? Пожалуй, мне нужно прийти. Ладно, я выхожу, миссис Эллиот.
Констебль медленно повесил трубку на рычаг и потянулся за ботинками и мундиром.
– Готов поспорить, старика просто нет в комнате, – пробурчал он, надевая форму.
Пока Меллалью тяжелой, грузной походкой шагал по деревенской улице, из-за садовых оград и живых изгородей вслед ему поворачивались головы, провожали его любопытными взглядами. При виде полицейского женщины бросались к окнам и посматривали в щели между занавесками или спешили к дверям своих домов, а затем обменивались впечатлениями с соседками: непривычно было наблюдать, как Меллалью куда-то торопится, тем более вечером, да еще в такое время. Главная улица деревни, покрытая щебнем проселочная дорога, местами тянулась по насыпи, где щебенка сменялась мшистым булыжником. По обочинам расположились ряды строений, в основном мелких домишек. В самом конце дорога расширялась и переходила в небольшую площадь, где выстроились кружком немногочисленные магазины и несколько больших старых домов, степенных, хорошо сохранившихся. Там же находилась гостиница «Человек смертный», приемная местного врача и деревенский клуб.
Констебль направлялся к последнему из крупных зданий на площади. Палисадника при доме не было, крыльцо выходило прямо на булыжный тротуар. На маленьких цветочных клумбах у передней стены топорщились крохотные зеленые кустики, лишайник и другие растения каменистых почв. Дом был трехэтажным, с раздвижными окнами на красном кирпичном фасаде. На кремовой, без единого пятнышка парадной двери блестел медный молоток. Все здесь напоминало о благословенной старине, когда строители никуда не спешили, брались за дело основательно и серьезно, а материалы использовали прочные, долговечные. Чуть выше полукруглого окна над дверью значилась дата: «1787».
На стене справа от входа желтела большая медная ручка старомодного звонка. Констебль дернул за нее и услышал, как за дверью прозвенел колокольчик. Меллалью принялся беззвучно насвистывать себе под нос. Взгляд его скользнул по трем медным табличкам, украшавшим дверь. Надпись на первой из них почти стерлась от времени и усердной полировки. Она гласила: «Теодор Уолл, кузнец и коновал». Вторая табличка тоже изрядно пострадала, но буквы на ней читались легко: «Сэмюел Уолл, костоправ». Третья, сравнительно новая, сияла ярче других: «Натаниел Уолл и Мартин Уолл, костоправы». Три таблички, одна под другой, представляли семейное древо Уоллов со времени их приезда в Столден много лет назад.
Отворилась дверь, и появилась пожилая дама, экономка Натаниела Уолла. Маленькая сухая жилистая женщина лет шестидесяти с глазами, полными тревоги, с румяным морщинистым лицом, маленьким носиком и заостренным подбородком. Седые волосы были гладко зачесаны со лба и собраны в старомодный узел на макушке. Длинное пышное черное платье напоминало о моде давно ушедших дней. Она торопливо поздоровалась с констеблем, ее жесты и голос выдавали глубокое волнение.
– Входите, констебль! Я уверена, с мистером Уоллом что-то случилось. Дверь в кабинет заперта, и, сколько я ни звала, никто не отвечает. Наверное, у него случился сердечный приступ или нечто подобное, ведь я точно знаю: он в комнате.
– Ну же, ну же, успокойтесь, миссис Эллиот, – произнес Меллалью и вскинул огромную ручищу, словно благословляя пожилую даму. – Может, все у него в порядке. Как давно вы подняли тревогу?
– Понимаете, констебль, прошлой ночью меня не было дома. Вчера днем я ездила в Слиби навестить сестру, и родственники уговорили меня остаться. Я объяснила, что не могу из-за хозяина, хотя и приготовила для него ужин на подносе. Ему надо было только открыть бутылку пива. Однако родня настаивала, зять позвонил хозяину и спросил, нельзя ли мне остаться на ночь у них, а вернуться утром. Мистер Уолл легко согласился и разрешил мне провести там и весь сегодняшний день, если только я вернусь к вечеру, чтобы приготовить ему постель. Сказал, что я давно никуда не выбиралась, а он может пообедать в «Человеке смертном». Я очень обрадовалась. Так любезно с его стороны. Я вернулась сегодня вечером, в восемь часов, помыла посуду, что осталась после ужина, застелила постель чистым бельем, а потом пошла в кабинет, чтобы убраться. Думала, мистер Уолл куда-то ушел. Я не слышала никакого шума в кабинете. Дверь была заперта. Хозяин никогда не запирал ее… Я задумалась, и чем дольше размышляла, тем сильнее тревожилась. Я постучала в дверь и попробовала заглянуть в окно с улицы. Тогда я обнаружила, что опущена штора. Раньше я подобного не замечала. Вот и позвонила вам.
– Правильно сделали, миссис Эллиот. Может, все еще обойдется. Сначала я просто постучу в дверь.
Полицейский торжественно подошел к запертой двери и ударил в нее кулаком.
– Есть кто в комнате? – спросил он вначале смущенно, затем повторил уже смелее: – Эй, есть кто тут?
Ответом была гробовая тишина, нарушаемая лишь мерным тиканьем больших напольных часов в холле. Меллалью снял с головы шлем, без которого выглядел едва ли не голым, и приник глазом к замочной скважине.
– Ничего не видно, миссис Эллиот. – Он с силой постучал кулаком в дверь, потом заколотил другой рукой и, наконец, обеими сразу. – Эй! Эй! – пробурчал он, словно ожидал, что засевший в кабинете хозяин смягчится и отзовется. Констебль бессильно развел руками. – Все без толку, – вздохнул он. – Вы уверены, что мистер Уолл там? Может, он запер дверь и ушел?
