Литтлджон поднялся. Гиллибранд в полной растерянности последовал его примеру.
– Что ж, если на этом все, вам придется проследовать вместе с нами в полицейский участок Олстеда, мистер Райдер, где вы сможете подписать заявление, – произнес Литтлджон.
Райдер хрипло рассмеялся:
– Не дождетесь, инспектор. Зачем, по-вашему, я так долго тянул время и удерживал вас здесь? В виски, что я выпил, подмешан смертельный яд. Я ждал вас, оттого и держал его наготове. Довольно четверти часа, и ничто уже не спасет меня. С минуты на минуту меня настигнет агония. Палач мне не нужен… Можете поблагодарить за это мисс Кокейн: если бы не она, вам пришлось бы долго со мной возиться, – а за виски благодарите чертова докторишку из дома напротив. Ведь яд я приготовил для него.
Гиллибранд поспешно схватил телефонную трубку, но Литтлджон снова удержал его за руку.
– Я с самого начала заподозрил: он что-то принял, – проговорил Гиллибранд. – Но подумал…
Райдер посмотрела на Литтлджона. Инспектор Скотленд-Ярда отнюдь не выглядел обеспокоенным. Вероятно, что-то пошло не так, поскольку вместо смятения и тревоги на его лице читалась полнейшая невозмутимость. Литтлджон подошел к Райдеру и защелкнул наручники на его запястьях.
– А теперь, мистер Райдер, идемте в участок, и больше никаких увиливаний. То, что вы считали аконитином, было лишь изрядной дозой экстракта хрена. К счастью, сегодня утром констебль Меллалью оказался поблизости – выполнял другое задание – и увидел, как вы выкапываете корень аконита. Он натуралист-любитель, и потому узнал растение. В последние несколько дней работа со мной и участие в расследовании заставили констебля подозревать вас, Райдер. Он предположил, что вы замышляете недоброе. Когда вы отвернулись, он подменил корень аконита, или «волчьего яда», как называет это растение Меллалью, корнем хрена, почти неотличимым от него внешне. Констебль только что приходил и рассказал мне об этом. Ваши спазмы не что иное, как желудочная боль.
Гиллибранд почувствовал облегчение, но не успел его выразить: как только Райдер понял, что его обманули, он будто лишился рассудка. Принялся метаться как безумный, молотить в воздухе скованными руками и вскидывать ноги, словно показывал приемы французской борьбы. Надо признать, столь виртуозного исполнения Литтлджону еще не доводилось видеть. Завязалась схватка, все трое закружились по комнате, инспекторы повисли у Райдера на руках точно бульдоги: в приступе слепой ярости он почти оторвал полицейских от земли. В окне показалось лицо констебля Меллалью. Глаза его округлились как блюдца, усы встопорщились. Через мгновение распахнулась входная дверь, и констебль ворвался в комнату с дубинкой в руке. Одержимый единственной целью, с огнем в глазах, Уильям Артур Меллалью грозно навис над спутанным клубком рук и ног, принадлежавших двум старшим офицерам и арестанту. Деревенский констебль наметил в общей свалке голову Райдера, взмахнул дубинкой и мощным, но точным движением опустил ее. Клубок дерущихся тотчас распался. Теперь осталось лишь отправить в камеру жертву Меллалью.
Пришлось снова реквизировать фургон молочника, и оглушенного Райдера в сопровождении Гиллибранда и Меллалью, которые поддерживали его с обеих сторон, поспешно увезли в олстедскую тюрьму. Тем временем Литтлджон пересек улицу и постучал в дверь приемной доктора Китинга. Появление инспектора изрядно раздосадовало доктора: он собирался вечером на попойку с друзьями и стремился поскорее выпроводить пациентов, чтобы раньше закончить прием.
– Когда же наконец вы, полицейские, оставите меня в покое? – вздохнул он. Китинг пытался держаться с профессиональным достоинством, но его потуги выглядели жалко. – Своей назойливостью вы мешаете мне исполнять врачебные обязанности.
– На сей раз я не задержу вас надолго, доктор. Вам нужно лишь ответить на несколько простых вопросов.
– Что ж, раз так, начинайте… – Глаза Китинга хитро сощурились.
– Вас вызвали, когда в колодце позади дома Уолла обнаружили тело Бейтса, верно?
– Да. Вы знаете, я там был.
– Вы видели Бейтса когда-нибудь прежде?
– Нет. С чего бы? Он ведь не из наших мест, не так ли?
Литтлджон поднял брови и посмотрел Китингу прямо в лицо.
– Вы уверены, что никогда раньше не видели его?
– Ну да, я же вам сказал. К чему вы ведете?
– Где вы находились вечером незадолго до смерти Бейтса, доктор?
– Проклятье, опять все сначала! Видимо, теперь вы решили, что это я убил Бейтса. Так вот, я тут ни при чем. В тот вечер я ездил по вызовам: посещал больных – и вернулся затемно. Можете изучить журнал и проследить за всеми моими перемещениями, если хотите проверить мое алиби.
– В этом нет необходимости. Вы проезжали мимо дома Райдера с наступлением темноты?
– Конечно. Как еще я добрался бы до дома?
– Видели при свете фар, как кто-то входит в дом?
Лицо Китинга стало землисто-серым.
– Возможно. И что с того?
– Значит, возможно? Тогда почему вы сказали Райдеру, что видели, как в тот вечер в его дом входил Бейтс?
– Наверное, сказал… я… видел кого-то похожего на Бейтса. На днях я подшучивал над Райдером…
– Странная шутка, доктор. Почему вы не рассказали все полицейским, когда они прибыли к колодцу?
– Я не был уверен… понимаете…
– Я ничего не понимаю. Я только знаю, что вы утаили важное свидетельство и потребовали от Райдера плату за молчание.
– Это подлая ложь. Я никогда…
– Сегодня Райдера арестовали по подозрению в убийстве, доктор. Вы замешаны в этом деле. Фактически вы соучастник преступления. Вы готовы чистосердечно признаться во всем и дать показания или хотите отправиться со мной в Олстед под арест?
Через полчаса Литтлджон вышел из дома Китинга с подписанным заявлением в кармане, а доктор остался у себя в кабинете напиваться мертвецки в одиночестве.
Как и предсказывал Райдер, присяжные вцепились в носок мертвой хваткой, словно бульдоги. Все усилия защиты оказались тщетными. Было заявлено, что Райдер совершил признание под давлением, в состоянии душевного расстройства. Адвокат обвиняемого утверждал даже, будто некоторых вещей его подзащитный не говорил вовсе. Он с презрением высмеял историю о хрене и попытке самоубийства. Эта надуманная версия не выдерживает никакой критики, утверждал адвокат. Но жюри цепко ухватилось за главную улику – носок – и за робкие, стыдливые показания доктора Китинга, чье выступление в суде под перекрестным огнем обвинения и защиты вызвало небывалый скандал.
На процессе Райдер держался так, будто исход разбирательства его мало заботил. Казалось, ему безразлично, каким будет приговор. В ходе слушаний постепенно, с неумолимой последовательностью выстраивалась картина его прошлой жизни. Связь с Бейтсом, передвижения во время совершения преступлений, фальшивое алиби и, разумеется, носки, которые в деле упоминались довольно часто. Подсудимого приговорили к повешению, он принял это равнодушно. Попытка обжаловать приговор окончилась неудачей, но Райдер остался безучастным. Он сказал тюремному капеллану, что сделал ставку и проиграл, а теперь готов платить по счетам и в духовной поддержке не нуждается. Приговоренный играл в шашки со своими двумя охранниками, и его хладнокровие нагнало страху на них обоих.
