– Извини, я не запомнила твоего имени,– обратилась к женщине.
– Аня.– Меланхолично ответила она, садясь поглубже на кровати и подтягивая колени к себе, отчего рубашка на ней задралась, открывая свежие шрамы на ногах. Видимо заметив мой ошарашенный взгляд, она тихим голосом пояснила:– Регенерация с каждым разом всё хуже и хуже. Раньше, на воле, затягивалось всё за пару часов, здесь стало дольше, а вот теперь… я уже даже волчицу давно не слышу.– И всё это она произнесла таким будничным, безэмоциональным тоном, что страх, который казалось: у меня перегорел, что я не буду бояться тех, кто похитил меня, теперь это мерзкое чувство вцепилось в сердце, словно паук: обхватило лапками щупальцами и начинает сжимать. С момента пробуждения я тоже не чувствовала свою волчицу и только сейчас поняла это. Рвано задышав и почувствовав, как учащается пульс, я постаралась успокоиться. Прислушалась к себе, мысленно взывая к волчице и почувствовав её, но едва, едва, словно она спит, я более менее смогла дышать спокойнее. Только надо дать себе зарок: каждую свободную минуту, надо пытаться её разбудить.
– Аня, а где мы? Что это за место?
– Я не знаааю. Мне кажется… наверное под землёй. Здесь холодно и сыро, как в могиле.
– Что сделали с тобой? Отчего эти шрамы?
– Шрамы? Да, у меня шрамы. Я ведь неполноценная, я не подхожу им и они будят силу. Да. Когда разбудят, будет хорошо.
Она словно проваливалась в забытьё и говорила уже невнятно. Смотреть в её пустые, безжизненные глаза уже не было сил и отвернувшись от неё, встала и подойдя к двери, через решётку посмотрела на того, кто спал отвернувшись к стене в дальней камере. Постояв пару минут, сняла наволочку с головы, развесила её на прутьях решётки. В конце коридора была железная дверь и тишина, нарушаемая сейчас только звуком капающей воды. Вернувшись к кровати, легла накрывшись тонким одеялом и вопреки терзающему страху провалилась в сон.
– Встать!– Донеслось до меня. Нахмурившись, открыла глаза, и услышала: как звонко и сильно что-то ударило по железной решётке.– Встать!– Рёв-команда.
Не осознавая пока своих поступков, действуя автоматически, я подскочила и посмотрела на того, кто кричал: здоровый оборотень среднего возраста, но огромный и заросший бородой, запах от него исходил премерзкий: пот смешанный с перегаром.
– Ты!– Он показал железным прутом, который сжимал огромной ладонью на меня:– Ко мне!
Маленькими шажками приблизилась к нему, понимая, что если этот оборотень-медведь ударит по мне этим прутом, то я долго не смогу подняться на ноги. Судя по его довольной ухмылке, которая расползлась на уродливом лице, все мои размышления были написаны у меня на лице или этот гад их считал по запаху. Резко распахнув дверь решётки, рявкнул: «За мной!» и не оборачиваясь потопал по коридору и я выходя за ним, успела перехватить сочувствующий взгляд Анны.
Тускло освещёнными коридорами, шла за своим конвоиром, мимо запертых дверей обняв себя за плечи. Здесь действительно было холодно, к тому же на мне только тоненькая рубаха и даже обуви нет. Остановившись возле одной, такой же как и остальные безликой двери, мужчина грубо схватил меня повыше локтя и вволок в нечто похожее на допросную. За металлическим столом сидел лысоватый мужчина и я удивлённо поняла: человек! Обычный человек в логове, где я встречала пока только оборотней. Швырнув меня на металлический стул, оборотень гадко усмехнулся и вышел, но дверь даже ещё не закрылась, как тут же в неё вошёл ещё один мужчина и тоже оборотень. Я даже поморщилась от его вида: франт, вот по-другому и не скажешь! Напомаженные, зализанные чёрные волосы, узко подогнанный вишнёвого цвета пиджак и такие же узкие брюки. Я бы даже подумала про такого, что он нетрадиционной ориентации, если бы точно не знала, что среди оборотней таких априори не бывает. Принюхавшись, когда тот проходил мимо, определила, что вторая сущность волчья.
– Итак,– лысый мужичок одел очки на нос, достал из своего портфеля папку и дождавшись когда франт усядется немного в отдалении на стул, посмотрел на меня.– Я буду вам задавать вопросы, вы отвечаете: да, нет, в некоторых местах даёте пояснения. Поехали…
И начался допрос: где родилась, кто родители, когда проснулся дар и почему запечатался. Подробнее пытались расспрашивать о храме, но я твердила, что распечатывание прошло плохо и даром всё равно не владею, на закономерно последовавший вопрос: что я в этом случае делала в центре подготовки, пожала плечами:
– Выделили наставника, который пытался понять, почему дар не распечатался.
Отвечая, я старалась на мгновения ставить полупрозрачную защиту: спасибо наставнику за обучение!, чтобы мою ложь не почувствовал тот, что всё это время сидел чуть в стороне и прищурив глаза наблюдал за мною иногда делая какие-то записи в маленьком блокноте. Я явственно чувствовала, как он постоянно на меня воздействует, и поэтому необходимо было быть очень осторожной, ни в коем случае не ставить дар на защиту, а чуть мерцающим полотном в моменты ответа, словно вуалью прикрывать лицо и то, только при ответах на особо опасные вопросы про мой дар.
К концу допроса я совершенно выдохлась и уже даже верила в то, о чём врала, потому что формулировка вопросов менялась, а вот суть оставалась одной и той же.
Когда я думала, что скоро просто свалюсь под стол от усталости и головной боли, человек приподняв очки, потёр переносицу, захлопнул папку и нажал на кнопку сбоку столешницы. Через минуту дверь отворилась являя всё того же оборотня-медведя. Кинув на него взгляд, я тут же отвернулась опустив голову, только посидеть и перевести дух мне не дал всё то же гад: подойдя, он ухватив меня за локоть, вздёрнул вверх заставляя встать, только уж слишком резко он дёрнул и я не сдержав вскрика попыталась выдернуть свою повреждённую конечность. Эта сволочь на мои трепыхания только лишь оскалившись, сжал локоть сильнее и наверное вообще сломал бы мне кость если бы не манерно тягучий голос, раздавшиеся от франта:
– Степааан, Стапнушкааа. Ну зачем девице больно делать? Ей в будущем и так достанется!
Меня от этого известия передёрнуло, а этот гад лишь усмехнулся, наклонившись вплотную к моему лицу. Дыхнув перегаром, рыкнул: «За мной!» и потопал на выход. Баюкая больную руку, поплелась за конвоиром обратно в ту же камеру. Только через минут десять, после того как за охранником закрылась дверь, я заметила, что в соседней камере Ани нет.
Последующий день был похож на первый – одиночество прерываемое трижды: когда сгорбленная женщина, молча приносила мне завтрак, обед и ужин. Я, то лежала на кровати, то металась по камере раненным зверем и один раз даже чуть не скатилась в истерику. Аню так и не привели, но зато в последней камере начала возиться та, которая всё это время лежала, отвернувшись к стене. Услышав шорохи, я тут же вскочила и вцепившись в прутья решётки позвала её:
– Эй! Тебя как зовут?– Только вставшая с кровати женщина молча, не обращая внимания на мой зов, скрылась в углу своей камеры, затем мелькнула около раковины, и послышался звук воды. Создалось такое ощущение, что она там чуть ли не полноценную ванну принимала: так долго она возилась возле раковины, то появляясь в поле моего зрения, то вновь исчезая.
