– Эй! Ты же слышишь!– Выкрикнула я, злясь на молчание.– Неужели трудно просто ответить?– Зло дёрнув прутья решётки, я опять легла на постель.
В голове крутились мысли: «Ищут ли меня? Поняли ли, что мне нужна помощь?». В том, что если брат узнает о том, что я пропала, будет меня искать – я не сомневалась, только вот большой вопрос: найдёт ли? И как? Как он сможет меня найти? Множество вопросов крутились в моей бедной голове, только вот к сожалению, я понимала: даже если брат в курсе моей пропажи, то надеяться на скорое спасение мне не стоит. Значит надо поберечь психику, иначе я просто сойду здесь с ума запертая в этой клетушке.
Проснулась я от шума, раздававшегося рядом, тут же вскинувшись осмотрелась: ещё один здоровущий детина оборотень занёс безвольно повисшее на его руках женское тело, в камеру напротив моей и стряхнув женщину на постель, как мешок с картошкой, заперев дверь молча ушёл. Несколько минут разглядывая спину той, которую бросили на постель, я опять почувствовала, как по щекам ползут слёзы. «Создатели, что же здесь происходит?», билась одна и та же мысль.
Различать день и ночь можно было только по еде: завтрак – каша с ломтиком хлеба, обед – суп и макароны, либо пюре с кусочками рыбы или мяса и ужин – чай и бутерброд либо с маслом, либо с сыром. И меню не менялось: одно и то же каждый раз, хотя это даже радовало, так я хотя бы буду знать, сколько дней здесь нахожусь.
Через некоторое время, которое мне показалось вечностью, дверь ведущая в коридор распахнулась и вошла та же женщина, что приносила еду, только в этот раз у неё в руках было ведро и швабра. Подойдя к той камере, где была Аня, женщина начала убираться в ней и меня пронзила мысль: «Аня не вернётся! Создатели, что же с нею случилось?»
– Эй, ты.– Наконец я услышала хоть чей-то голос, кроме своего.– Ну чё пялишься? На тряпку и мой свою клетушку, не-то зарастёшь грязюкой!– И она через прутья решётки кинула на пол грязно-серую тряпку.
Ухватившись за хоть такую возможность отвлечься, я начала намывать полы, выполаскивая тряпку в раковине.
– После ужина стянешь бельё с постели и стопкой сложишь – чистое принесу.
– Хорошо,– вырвалось у меня. И тут же не надеясь на чудо, но всё же спросила:– Где мы? Что это за место?– Я готова была бухнуться на колени, чтобы услышать ответ, но женщина грозно зыркнув на меня, перевела взгляд на видеокамеры, висящие на потолке и отвернулась. Вздохнув я принялась дальше за уборку, не надеясь, что мне ответят, но чуть не вздрогнула, услышав шёпот:
– Под землей, глубоко.
Стараясь не выдать себя, подошла к раковине, собираясь прополоскать тряпку, и словно вытирая пот со лба, посмотрела на соседнюю камеру, где женщина, встав на четвереньки мыла пол под кроватью. Вздохнув, я отвернулась и продолжила прерванное занятие. По очевидным выводам: женщина просто боится со мною разговаривать и получается, что камеры записывают только картинку, но не звук, иначе бы она не решилась говорить со мною даже шёпотом. Сделав эти выводы, я решилась задавать ей вопросы так, чтобы моё лицо при этом не попадало в поле захвата камер, а для этого для начала надо пристально изучить: куда они направлены.
Когда та же женщина принесла еду, я тут же подскочив с кровати, взяла заранее снятое постельное бельё сложенное стопочкой и подойдя к решётке терпеливо ждала, когда приоткроется решётчатое маленькое окошко. Окошко располагалась в самой двери и в него только и пролазил поднос с пластиковыми тарелками, да такой же пластиковой чашкой. Взяв из её рук поднос и поставив его на кровать, тут же отдала женщине бельё, краем глаза замечая, что дверь на выход в тот самый коридор открыта, а значит мой вопрос, если я его даже задам так, чтобы не попасть в поле захвата видеокамер, может быть услышан, поэтому не стала рисковать.
– Как поешь, готовься: отведут купаться, там и сменишь свою хламиду.– Буркнула женщина, отворачиваясь и уходя дальше с тележкой на которой стоял ещё один поднос. Та женщина, что так и не ответила мне, тяжело поднявшись, подошла к двери своей камеры, и молча приняв поднос, прошла к кровати, где так же прихватив постельное бельё, отдала его через такое же решётчатое окошко. Мне стало обидно: «Ну неужели ей было так тяжело просто ответить, когда я её звала!»
Быстро поев, я отставив поднос, прислонилась спиною к стене и прикрыв глаза, пыталась нащупать сознание волчицы. Погружаясь всё глубже и глубже в себя, отчаянно звала её. Конечно я понимала, что даже если и смогу её разбудить, то вряд ли мне это чем-то поможет, но и по другому не могла, испытывая страх за свою девочку.
– Встать!– Крикнул всё тот же заросший громила оборотень, что водил меня на допрос.– Ты!– Показал на меня дубинкой:– На выход!
Не выдержав, я поморщилась, подходя к двери из камеры, и когда выходила, у меня вырвалось:
– Ты думаешь, что здесь глухих держат?
– Чивоо?– Недоумённо протянул он, удивлённо хлопнув глазами: явно не ожидая того, что я с ним заговорю. А может до этого таких дур тут не было?
– Того!– Неожиданно для себя рявкнула на него, и уже спокойным голосом продолжила:– Можно же просто спокойно сказать, я к твоему сведению слышу хорошо.
– Ты это,– он потерянно посмотрел на меня, моргнул, но взяв себя в руки нахмурился:– не спорь со мною, поняла?– И явно опять опешил, когда я кивнув, мирно произнесла:
– Поняла. Хорошо.– И выжидающе на него посмотрела.
– Вот так вот. Ты давай, за мной иди.– Отвернувшись, он пошёл в сторону той решётки, где находилась молчавшая женщина.
– Встать!– Опять гаркнул детина, но к удивлению на мгновение оглянувшись, как-то виновато бросил на меня взгляд и тут же отвернулся. Всё это произошло настолько быстро, что я даже засомневалась: а не почудилось ли мне? Женщина, в отличии от меня, молча поднялась и не поднимая головы, прошаркала на выход, по дуге обошла мужчину и пристроилась за мною.
«Создатели, что же с нею делали, если она выглядит как забитая собака?», промелькнуло у меня.
Конвоир осмотрев нас, отвернулся и пошёл уже в другую сторону, выводя опять в тот же коридор, что виднелся из моей камеры. Минут пять блужданий и нас вталкивают в пустое помещение, единственной мебелью в котором была деревянная лавка, на которой уже лежали две сложенные по-видимому такие же рубахи, что сейчас были на нас.
– Раздевайтесь!– Поступил приказ от детины и оглянувшись на него, я заметила ехидную ухмылку. Пожав плечами, отвернувшись, стянула с себя рубаху и сложив устроила сбоку лавки. Женщина, словно поломанная игрушка, двигаясь рванными движениями, тоже стянула с себя одёжку и просто бросила рядом с моею. Всё это время она упорно смотрела в пол, не поднимая головы, а у меня сжалось сердце, когда я, стоя сейчас с нею рядом, разглядела шрамы на ногах, руках, да на всём теле. Судя по характерным рисункам, они были от ожогов и колото-резанных ран. Прикрыв глаза, я рвано выдохнула и отвернулась: уж лучше смотреть на то, как наш конвоир наслаждается видом наших обнажённых тел, ощупывая их липким взглядом, чем смотреть на неё.
