— Чувствуете? — снова слышу шепот на ухо.
— Чувствую боль в коленях от сидения на твердом полу.
— А еще что чувствуете?
— Поясница тоже болит.
— Я поняла, вы весь болезный, я почищу вам ауру.
— Знаешь что?!
— Знаю. Чего вы сидите как истукан с этой уткой, поиграйте с малышкой. Забудьте, что дома есть посторонние люди. Попросту словите кайф от общения с собственной дочкой. Ну, посмотрите на эту улыбашку. Просто булочка, а не ребенок.
— Слушай, я понял уже не один раз то, что ты хочешь есть.
— Я не ем детей, успокойтесь.
— Слава Богу.
Пожалуй, больше всего в этой ситуации меня бесит то, что черноволосая ведьма с отклеившимися ресницами права. За несколько дней я не подумал о Маше в таком ключе. А она ведь моя. Не важно каким образом она зачата, это же абсолютно точно мой ребенок. Красивый, между прочим. А сейчас с этой беззубой улыбкой, пытающейся захватить утку, и подавно.
— Павел, да я смотрю вы улыбаетесь. Не хочется вас прерывать, но она так может замерзнуть, воду, наверное, стоит подливать. А может ей и не стоит долго купаться, если вы ее не купали раньше.
— Я надеюсь, что ее мамаша все-таки делала это.
— Думаю, да. Судя по реакции-водные процедуры для нее что-то привычное. Принесите чистое полотенце, давайте достанем Машу.
Нехотя встаю с колен, в очередной раз выполняя указания черноволосой и иду к шкафу. Достаю оттуда наиболее мягкое полотенце и возвращаюсь обратно, где Татьяна вовсю играется с Машей, демонстрируя улыбку в тридцать два зуба.
— Раскрывайте полотенце, — достает Машу из воды и закутывает в полотенце. — Несите ее в спальню. У вас же там пеленальный столик и прочие атрибуты.
Спиной ощущаю пристальный взгляд черноволосой, и кажется прямо сейчас споткнусь и уроню ребенка, но нет, благополучно заношу ее в спальню и кладу на пеленальный столик. Невольно поднимаю взгляд на улыбающуюся ведьму.
— Что вы на меня так смотрите, Павел?
— Да вот зубы мне твои не нравятся, кривые.
— Ну, с вашей щербиной не сравнятся. У вас же там дупло целое. Не отвлекайтесь, продолжайте.
— Что продолжать?
— Ну не зубы же мои рассматривать. Я все-таки не лошадь.
— Я вообще сомневаюсь в том кто ты.
— Пока вы будете чесать языком, Маша триста тысяч раз замерзнет.
— И?!
— Господи, если вы такой тугодум, как заработали на такой дом?
— Не твое дело.
— Так ладно, с вами каши не сваришь, — отталкивает меня от столика и встает на мое место.
— Кто о чем, а ты опять о еде.
Ничего не отвечает и даже не смотрит в мою сторону. Очень быстро надевает на Машу памперс, не давая мне даже сориентироваться. Но еще более ловко натягивает ползунки, чего я так и не смог постичь. Смотреть на живые ловкие движения значительно приятнее, чем безуспешно ставить такие же обучающие видео на повтор. Так, стоп!
— Откуда ты так ловко умеешь справляться с детьми?! Памперсы, ползунки?
— Я не умею справляться с детьми. Но памперсы моя стихия с шестнадцати лет, надо было подрабатывать. Работа санитарки предполагает значительно больше трудностей, чем семикилограммовый ребенок. Помыть неподвижное тяжелое тело, полностью одеть и сменить памперс инсультному больному значительно труднее, чем делать это с такой крошкой. Кстати, питаются они ровно так же, как и малыши. А знаете, что удивительно?
— Что?
— То, что все время, проведенное здесь со мной и Машей после телефонного разговора, вы думаете о дочери или обо мне, но ни разу не вспомнили, что я украла у вас двадцать тысяч долларов. Главное вовремя отвлечься, — улыбаясь произносит черноволосая.
— Ах ты…
Глава 11
— Не продолжайте. Тут ребенок, а дети впитывают в себя все как губка. Дышите глубже, Павел. Это всего лишь двадцать тысяч долларов. Наверняка стоимость ваших трусов вместе с носками.
— Да ты издеваешься что ли?! — хочу схватить ее за руку и хорошенько встряхнуть, но она тянется к Маше и берет ее на руки.
— Нисколько, — обхватывает ребенка под попу и спокойно идет к двери.
— Живо вернулась на место и положила мою дочь обратно.
— Не могу. Машенька, как и я, хочет кушать. Я чувствую вибрацию от ее желудка. Видимо, она мне передает свои желания.
— А моих желаний ты не чувствуешь случайно?!
— Чувствую. Через некоторое время вы будете меня жуть как сильно хотеть… и нет, не съесть.
— Ты вообще в своем уме?!
Ничего не отвечает, лишь пожимает плечами и молча выходит из спальни.
— Бдушкина, ты понимаешь, что я могу с тобой сделать?!
— Понимаю, Павел, — спустившись в гостиную, все также спокойно произносит она.
А я только сейчас понял, что при каждом случае она повторяет мое имя. Кажется, это должно располагать к себе человека. Может я поэтому слушаю ее как полнейший идиот, а не потому что она ведьма.
— Где у вас кухня?
— Ты еще и есть здесь собралась?!
— Вы тупой, глухой или невнимательный? Машу надо покормить.
Черт, Маша! Она ведь действительно должна сейчас есть! Вместо того, чтобы дождаться от меня ответа, где находится кухня, черноволосая сама идет в нужном направлении, а я как наивный щенок бреду за ней.
— Молока грудного нет, значит смесь, верно?
— В примерном меню шестимесячного ребенка, которое висит на холодильнике, пишут, что в 18:00…
— Молочная смесь или творог, — сама заканчивает за меня, с улыбкой рассматривая листовку на двери холодильника. — Вы что больше хотите, Павел?
— У меня нет творога, даже при большом желании.
— С ума сойти, носите с собой двадцать тысяч баксов и нет денег на творог.
— Я тебя сейчас убью!
— У вас не аура убийцы. Держите дочку, я смесь разведу.
Вместо того, чтобы протянуть к ней руки и, хотя бы немного придушить эту ведьму, я протягиваю руки и забираю Машу. Тишина. Ни Машиного крика, ни единого слова от черноволосой. И я почему-то молчу, и наблюдаю вместе с ребенком за ведьмой. Та лишь только цокает, смотря на окружающий беспорядок. Ставит чайник и демонстративно качает головой. Берет одну из вымытых мною бутылочек и обдает кипятком.
— Мы не будем ждать, Машенька, да? Уже вечером твой папа научится пользоваться стерилизатором, который стоит на окне, а пока нам не повредит немного микробов. Это даже полезно. Организм должен ко всему адаптироваться, иначе потом придется худо.
