– Кто ты? Что ты за существо? Как твое имя? – произнесла Глова, заставляя себя говорить максимально мягко и приветливо.
– О, у меня нет имени. Зачем мне имя, если на свете я одна такая? С кем меня можно спутать? – ответила паучиха.
– У каждого должно быть имя, – сказала Глова. – Давай, я подарю тебе имя, а ты взамен мне песню. А палку мою отдашь обратно?
Паучиха отложила в сторону шест, заинтересовавшись предложением девушки.
– А давай так, – начала паучиха, – я подарю тебе две песни, а ты мне блестяшку и имя. Мне торопиться то не куда.
Глова подумала, что на большее сторговаться с тварью не сможет. По крайне мере, паучиха охотно вступала с ней в диалог.
– Тогда сначала грустную, потом веселую, – согласилась Глова.
– Тогда давай мне сначала мое имя.
Глова внимательно осмотрела чудовище. Четыре пары маленьких и черных, как угольки, глаз. Четыре пары длинных волосатых ног. На спине с виду твердый, крепкий панцирь, так же покрытый мелкими волосками. А сзади чудовища болталось тонкое жало, с конца которого периодически капал желтый яд.
– Ужасное Жало. Как тебе такое имя? – вежливо обратилась Глова.
– Какое же оно ужасное? – ответила паучиха, оборачиваясь к своему тонкому жалу. – Вполне себе даже милое.
Глова замолкла, выдумывая новое имя для твари. Ее глаза вцепились в четыре острых клыка в пасти чудовища.
– Смертоносная Пасть! По-моему, очень даже подходит твоему грозному виду.
– Звучит слишком грубо. Попробуй что-нибудь еще.
Лицо Гловы заполнилось раздражением.
– А какое имя тебе бы пришлось по нраву? Такое страшное и жуткое существо, как ты, не может назваться какой-нибудь Паутинкой, – выпалила Глова.
– Ну вот, мне очень даже нравится. Паутинка! – произнесла паучиха с улыбкой в голосе, но ее страшная челюсть продолжала отзываться смертью.
Глова с облегчением выдохнула.
– Давай теперь мне песню, – сказал Глова, попытавшись подтянуться к твари поближе. – Сначала грустную.
Паутинка забралась на толстую ветку, обхватила ее всеми четырьмя ногами и повисла на ней головой вниз. Она долгое время молча всматривалась в глаза Гловы, проникая в их глубину, затем ее пасть раскрылась в жалостливом стоне печальных строк:
Зачем мне небо без властной луны?
Лишь холода взор ее манит меня.
Под бледным светом ее чистоты
Мне милость луны станет словно броня.
Зачем мне ножны, если в них нет меча?
Разящего с честью извечных врагов.
Сияющий блик его серебра
В памяти слыл мольбой наших домов
Зачем мне сон, если в нем нет тебя?
Лишь в грезах тебя я касаюсь губами.
Истлела от ветхости скальная плита
Схоронившая имя твое со слезами.
Когда огромная паучиха закончила разливаться песней, Глова ощутила укол необъяснимой печали в своем сердце, но всеми силами постаралась задавить это чувство в себе.
– Тебе понравилась эта песня? – спросила Паутинка, спустившись с ветки обратно на паутину.
– Не дурно, – с влажными глазами произнесла девушка, стыдливо отводя взгляд в сторону.
– Теперь она твоя, забирай. Сможешь спеть ее кому-нибудь другому. Мне же она досталась в свое время от путника, что так же, как и ты, заблудился в наших лесах.
Глова обернулась к твари с вопросом в глазах:
– Потом ты его съела?
Паутинка помедлила с ответом, с интересом вглядываясь на девушку:
– Съела? Ха-ха, нет, конечно. Зачем мне было его есть?
– Так обычно делают свирепые чудовища с клыками и лапами, подобным твоим, – ответила Глова. – Иначе, зачем же ты усыпила меня и обмотала мое тело паутиной?
Паутинка осторожно, перебирая всеми восемью лапами по паутине, доползла до Гловы и одним ловким движением разрезала кокон, что сковывал тело девушки. Тень Волчицы некоторое время лежала неподвижно. Ее руки и ноги отказывались шевелиться. Но, спустя несколько секунд, кровь разлилась по ее конечностям, давая ей свободу в движениях.
Она с недоумением смотрела на гигантскую паучиху.
– Ты потянулась за мечом, там, внизу. Я испугалась и уколола тебя своим жалом, – оправдывалась Паутинка. – Я впрыснула совсем чуть-чуть яда, только для того, чтобы ты как следует выспалась.
– Чем же ты питаешься? – спросила Глова, встав на ноги и разминая свою затекшую спину.
– Тем, что мне принесут мои детишки. Один раз в день они собирают со всего леса пойманных в паутину жучков, мошек, крохотных птиц, и приносят мне их на ужин. Мне этого и достаточно.
– Зачем же тебе понадобилось мое оружие? – Глова обратила взор на свой стальной шест, что лежал на другом конце паутины.
– А тебе для чего оно понадобилось?
Девушка растерялась, словно не поняла вопроса. Паучиха отползла к шесту и принялась крутить по очереди всеми своими лапами.
– Ты хочешь причинить им кому-то вред? Сделать больно? Возможно, лишить жизни?
Глова широко раскрыла рот, но из ее горла вырвались лишь звуки досады.
– Я живу в этом лесу уже много лет, – продолжала паучиха, – и повидала много войнов, что однажды пришли со стороны реки и попались в мою паутину. Все они были юны и испуганы, сколько бы оружия с собой не таскали. Девочки и мальчики, и все с причудливыми узкими лицами, похожими на волчьи морды. В точности, как у тебя.
– И никто не нападал на тебя? – поинтересовалась Глова, затягивая время на себя, чтобы усыпить бдительность твари.
– Пытались, многие. Но я забирала их оружие себе, а взамен дарила песни. На том и расставались.
Глова подумала, неужели, даже великая Тривульда Кровопийца спокойно оставила свои мечи этой твари и пошла дальше? А Чиринт Гойл – Черный Клык – равнодушно отдал свой чудовищный двуручный меч в волосатые лапы? Мысль, что двое самых кровожадных предка в ее семье откупились от паучихи песнями не укладывалась в ее голове.
– Я должна тебе еще одну песню, и на этот раз веселую, – произнесла Паутинка и забралась теперь уже на другое дерево, с широкими ветвями, сращенными вместе на одном уровне.
Паучиха заняла место на широких ветвях, затем громко запела заводную песенку, звучно перебирая при этом своими лапами по дереву.
Раз! Хей-хей! Шишки высоких елей!
Два! Хей-хей! Бочка с холодной водой!
Три! Хей-хей! Меда кувшин и щепотка безделья!
