– Еще как могла. Китти крутится здесь столько, сколько я себя помню. И она постоянно все тащит к себе. Подожди секунду… – Он мягко сказал что-то Китти, и газета очутилась у него в руках. – Теперь ты можешь ее рассмотреть.
Перкинс впился в листок.
– Да я завтра же буду сенатором! Ты понимаешь, что это такое, Паппи?
Заголовок гласил: «Дью вступает в Манилу». На листке значилась дата – 1898 год.
Двадцать минут спустя, прикончив бутылку виски, они все еще продолжали беседовать. Газетчик не отрывался от пожелтевшего, ветхого листа бумаги.
– Только не говори, что это болталось по городу без малого восемьдесят лет.
– А почему бы и нет?
– Почему бы и нет? Ну ладно, я еще могу согласиться, что улицы с тех пор ни разу не убирались, но бумага столько не выдержала бы. Солнце, дождь и все прочее сделали бы свое дело.
– Китти очень заботится о своих игрушках. Уверен, в плохую погоду она все прятала под крышу.
– Но, ради всего святого, Паппи, не веришь же ты в самом деле, что она… Нет, тебя не переубедить. Хотя, откровенно говоря, мне не так уж важно, где она раздобыла эту штуку. Официальная версия сведется к тому, что этот грязный клочок бумаги невозбранно носился по улицам нашего города последние восемьдесят лет. Ну и посмеюсь же я над ними, старик!
Он аккуратно свернул газету и принялся засовывать ее в карман.
– Нет-нет, не делай этого, – запротестовал хозяин.
– Почему? Я возьму ее в редакцию, чтобы там сфотографировать.
– Ты не должен этого делать. Это вещь Китти, я ее только одолжил…
– Ты что, псих?
– Она рассердится, если мы не вернем ей газету. Пожалуйста, Пит, она позволит тебе посмотреть на нее в любое время, когда ты только захочешь.
Старик был настолько серьезен, что Пит задумался.
– Я боюсь, что мы ее никогда больше не увидим, – сказал он. – А у меня это будет отправной точкой для раскрутки темы.
– С твоей стороны это не совсем хорошо… История должна была бы быть про Китти. Но не беспокойся – я скажу ей, что эту бумагу терять нельзя.
– Ну ладно.
Они вышли, и Паппи что-то серьезно объяснил Китти, а затем вручил ей обрывок газеты за 1898 год. Китти сразу же подняла его на самый верх своей покачивающейся колонны. Перкинс попрощался с Паппи и двинулся к выходу, но вдруг резко повернулся, не скрывая легкого смущения.
– Слушай, Паппи…
– Да, Пит?
– Но на самом деле ведь ты не веришь, что эта штука живая?
– Почему бы и нет?
– Почему бы и нет? Ты хочешь сказать…
– Ну, – рассудительно сказал Паппи, – а откуда ты знаешь, что ты живой?
– Но… да потому, что я… хотя, если разобраться… – Он остановился. – Сам не знаю. Ты мне заморочил голову, приятель.
Паппи улыбнулся:
– Значит, ты понимаешь?
– Хм… Хочу надеяться. Всего, Паппи. Всего, Китти. – Он приподнял шляпу, обращаясь к смерчику. Пыльный столбик качнулся в ответ.
Шеф-редактор послал за Перкинсом.
– Слушай, Пит, – сказал он, решительно хлопнув по пачке исписанных листов, лежавших перед ним, – задумка у тебя была неплохая, но… хотел бы я увидеть хоть парочку твоих статей, написанных не в пивной.
Перкинс взглянул на лежащую перед ним газетную полосу.
«Питер Перкинс. НАШ ПРЕКРАСНЫЙ ГОРОД. СВИСТНИ НА ВЕТЕР
Прогулка по улицам нашего города всегда полна неожиданностей, а порой и приключений. Прокладывать путь приходится среди самого разного мусора, осколков посуды, мятых сигаретных пачек и прочих малопривлекательных предметов, которыми пестрят тротуары города. В это время в лицо нам летят сувениры в виде конфетти от давно прошедшего праздника, истлевшие листья и другая труха, которая под воздействием непогоды утратила свой первоначальный вид и не поддается опознанию. Правда, я всегда был уверен: самое тщательное знакомство с сокровищами наших улиц не может обогатить вас реликвией более чем семилетней давности…»
Дальше шел рассказ о смерчике, который почти столетие таскает по улицам ставшую антикварной газету. Кончалась заметка вызовом в адрес других городов страны – могут ли они похвастать чем-либо подобным?
– Разве это так плохо? – осведомился Перкинс.
– Это прекрасная идея – пошуметь о грязи на улицах, Пит, но материал должен быть обоснован.
Перкинс наклонился над столом.
– Шеф, он полностью обоснован.
– Не глупи, Пит.
– Он говорит – не глупи. Ну ладно… – И Перкинс положил перед редактором обстоятельный отчет о Китти и о газете 1898 года.
– Пит, должно быть, ты крепко хватил в этот день.
– Только томатного сока. У меня в тот самый день так схватило сердце, что думал – отдам концы.
– А как насчет вчерашнего дня? Могу ручаться, этот… смерчик явился в бар вместе с тобой.
Перкинс с достоинством выпрямился.
– Однако таковы факты.
– Успокойся, Пит. Я ничего не имею против того, как ты пишешь, но фактов должно быть больше. Раскопай данные о поденщиках, узнай, сколько им платят за очистку улиц, сравни с другими городами…
– И кто будет читать эту тягомотину? Пойдем спустимся по улице вместе со мной. И я тебе покажу истинные факты. Подожди только минуту – я приглашу фотографа.
Через двадцать минут Перкинс уже знакомил шеф-редактора и Кларенса В. Уимса с Паппи. Кларенс стал готовить камеру.
– Щелкнуть?
– Обожди, Кларенс. Паппи, можешь ты попросить Китти притащить нам ту музейную штуку?
– Конечно. – Старик посмотрел вверх и свистнул. – Эй, Китти! Иди к Паппи. – Над их головами пролетело несколько пустых жестянок, охапка листьев, и к ногам легло несколько обрывков газет. Перкинс посмотрел на них.
– Но здесь нет того, что нам нужно, – удрученно сказал он.
– Сейчас она притащит. – Паппи сделал движение вперед, и смерчик обхватил его. Они видели, как шевелятся губы Паппи, но слов не разобрали.
– Щелкнуть? – спросил Кларенс.
– Пока нет.
Смерчик поднялся вверх и исчез где-то меж крыш соседних зданий. Шеф-редактор открыл было рот, но снова закрыл его.
Китти скоро вернулась. Она притащила много разного хлама, и среди всего прочего был и тот самый газетный лист.
– Вот теперь щелкай, Кларенс!
– Щелкай, пока она висит в воздухе!
– Раз – и готово, – отозвался Кларенс, вскидывая камеру. – Сдай чуть назад и подержи ее так, – сказал он, обращаясь к смерчику.
