Человек, который торговал слонами
Дождь струился по окнам автобуса. Джон Уоттс сидел у окна, любуясь поросшими лесом холмами. Ему было хорошо, несмотря на плохую погоду. Когда он ехал, двигался, путешествовал, боль одиночества почти проходила. В дороге он мог закрыть глаза и представить, что Марта, как прежде, сидит рядом с ним.
Они всегда путешествовали вместе; еще медовый месяц они провели, разъезжая по территории, на которой он вел свою торговлю. Вскоре они проехали почти всю страну – по трассе № 66, где вдоль дороги стоят индейские хижины; по трассе № 1 – той самой, что проходит через округ Колумбия и столицу; по Пенсильванской магистрали, что стремительно пробегает сквозь множество тоннелей в горах… Он сидел за баранкой, а Марта на соседнем сиденье сверялась с дорожными картами и считала расстояние до следующей остановки.
Как-то, вспомнил он, одна из знакомых Марты спросила:
– Но, дорогая, неужели тебе еще не надоела такая жизнь?
И он как будто снова услышал смех Марты:
– Надоела? Да ведь у меня же есть целых сорок восемь огромных и прекрасных штатов, и каждый надо посмотреть как следует; как же это может надоесть? Вдобавок каждый раз видишь что-то новое – ярмарки, выставки и все такое…
– Но когда ты видела одну ярмарку, можешь считать, что видала их все…
– Да? По-твоему, нет никакой разницы между Фиестой в Санта-Барбаре и Фортсвортской выставкой тучного скота? И потом, – добавила она, – мы с Джонни – провинциалы от природы; мы страсть как любим, знаешь, приехать в город и разевать рот на все эти высоченные дома, да так, чтоб веснушки во рту пошли!
– Но нельзя же так легкомысленно относиться к жизни, Марта!.. – Женщина повернулась к Джону. – Джон, ну а ты что скажешь? Не пора ли и вам остепениться: обзавестись наконец домом и постараться добиться чего-то существенного в жизни?
Как его раздражали такие умники!
– Это все – ради наших опоссумов, – с самым серьезным видом ответил он тогда. – Очень уж они любят путешествовать.
– Опо… опоссумов? Марта, о чем это он?
Марта весело покосилась на мужа, а потом ответила с каменным лицом:
– О, дорогая, извини, забыла тебя предупредить. Видишь ли, Джонни выращивает в пупке таких ма-аленьких опоссумов…
– У меня там места достаточно, – подтвердил он, похлопав себя по круглому пузу.
Это добило непрошеную советчицу. А вообще Джон так и не научился терпимо относиться к людям, которые любят давать советы «для твоей же пользы».
Однажды Марта прочла где-то, что весь помет самки опоссума – несколько новорожденных опоссумчиков – занимает чуть больше чайной ложки, причем иногда пятерым-шестерым из бедняжек даже не хватает места в материнской сумке.
Тут же они организовали Общество по спасению и взращиванию остальных шестерых маленьких опоссумов, а сам Джонни был единогласно – то есть одним голосом Марты – избран в качестве местоположения приюта опоссумов имени папы Джонни.
Были у них и другие воображаемые зверушки. Они с Мартой когда-то очень хотели иметь детей; детей они так и не дождались, но с ними поселилась целая компания невидимых маленьких животных: мистер Дженкинс – маленький серый ослик, который давал им советы относительно мотелей; Бурун-Дик – говорящий бурундук, живший в бардачке их машины; Mus Pristavalus, мышь-путешественница – эта никогда не разговаривала, а только кусалась в неожиданные моменты (чаше всего она хватала Марту за колени).
Теперь они все исчезли; они как бы выцветали постепенно, лишенные веселого, заразительно-жизнелюбивого духа Марты, который поддерживал их силы. Даже Биндльстиф
[8], хоть и не был невидимым, – даже он покинул Джона. Биндльстифом они назвали пса, которого подобрали на обочине дороги глубоко в пустыне, дали ему воды, сахара – и получили взамен его большое, снисходительное к хозяйским слабостям сердце. С тех пор Биндльстиф ездил с ними повсюду – пока, вскоре после Марты, не пришел его черед уходить.
Интересно, подумал Джон Уоттс, а где сейчас Биндльстиф? Бегает на свободе, на собачьей звезде – Сириусе, где кишмя кишат кролики и повсюду стоят мусорные баки без крышек?.. Впрочем, скорее всего, он сейчас с Мартой – то сидит у нее в ногах, а то просто путается под ними. Во всяком случае, Джонни надеялся, что это так.
Он вздохнул и обвел взглядом пассажиров автобуса. Хрупкая старушка напротив перегнулась через проход и осведомилась:
– На ярмарку едете, молодой человек?..
Он вздрогнул. «Молодым человеком» его не называли уже лет двадцать.
– А?.. да, конечно.
Здесь все ехали на ярмарку: специальный рейс.
– Любите, значит, ярмарки?
– Очень.
Он понимал, что пустые вопросы старушки – просто формальные гамбиты, уловки для начала разговора. Впрочем, он ничего не имел против: одиноким старикам и старушкам часто нужно побеседовать с незнакомыми людьми; он и сам теперь тоже постоянно чувствовал такую потребность. Кроме того, бодрая старушенция ему сразу понравилась. Она казалась ему самим воплощением духа Америки, живо напомнив о собраниях прихожан и кухнях на фермах… и о фургонах первых колонистов.
– И я их люблю, – продолжала старушка. – Я ведь и сама несколько раз выставлялась. С айвовым вареньем и вышивкой «Переход Иордана».
– Могу поспорить, без призов не обошлось.
– Было дело, – призналась она, – но вообще-то, я просто люблю бывать на ярмарках. Между прочим, меня звать Альма, миссис Альма Хилл Эванс. Ну, мой мистер Эванс был знаток по этой части. Взять хоть открытие Панамского канала… впрочем, вам-то откуда это помнить!..
Джон Уоттс вынужден был признать, что на открытии канала он не был.
– Да это ничего, – успокоила она. – То была не самая лучшая ярмарка. А вот ярмарка в девяносто третьем – это да, вот это была ярмарка так ярмарка! С тех пор я не упомню ни одной, чтоб хоть в подметки годилась.
– Может быть, нынешняя?..
– Нынешняя? Фу и тьфу, вот и весь сказ. Здорова, конечно, да только размер – это, знаете, еще не размах.
Тем не менее Всеамериканская выставка-ярмарка будет, конечно, самой большой выставкой, быть может, всех времен – и самой лучшей. Если бы Марта была с ним – это был бы просто рай…
Старушка поменяла тему беседы:
– Вы ведь коммивояжер?
Он помедлил, потом ответил:
– Да.
– Я-то такие вещи сразу вижу. И чем торгуете, молодой человек?
На этот раз он колебался дольше, но все же сказал ровным голосом:
– Я торгую слонами.
