– Это было… – начал Найджел.
– Я знаю, – согласилась она.
Она перекатилась на бок и положила голову ему на грудь. Комната мягко сияла персиковым светом, когда солнце опускалось в залив. Если бы девочки не спали, можно было бы сбегать на пляж и посмотреть на закат, плескаясь в океане. Она чувствовала опьянение, эйфорию. Возможно, все дело в том, что такого давно не было? Может быть, потому, что они лежали на ковре в гостиной? А может быть, просто потому, что с ними все будет в порядке. Они с Найджелом идут дальше. Движутся вперед.
– Воды? – спросил Найджел.
– Пожалуйста.
Он встал, и Френ соскользнула с его груди, наблюдая за его голым задом, когда он пошел на кухню. Она удовлетворенно вздохнула. Это был первый день ее новой жизни. Она ненавидела это высказывание, но сегодня оно было как раз в точку. Она оставляла прошлое позади. Она собиралась заниматься сексом, и много раз. Она собиралась быть преданной женой и матерью. Она загладит свою неосторожность. Если станет трудно, она будет работать еще усерднее.
Сегодня как раз был день для хорошего начала. Они с Найджелом повели Рози и Аву завтракать, а потом в парк поиграть. Это было светлое утро с лазурным небом, когда приятно быть на улице и чувствовать себя бодрым. К середине дня стало слишком жарко, поэтому они все вернулись домой, завалились на диван посмотреть «Холодное сердце», а потом вздремнули после обеда. Это было блаженство. Идеальное семейное блаженство.
– Могу сделать бутерброд с поджаренным сыром, – крикнул Найджел из кухни. – Хочешь?
– Нет, спасибо, – сонно ответила Френ. – Я откушу у тебя разок.
Она чувствовала его усмешку даже из соседней комнаты.
Найджел тоже был счастлив, поняла она. Он беспокоился о ней. Они прошли через трудный период, вот и все. Он совершил ошибки, она совершила ошибки. В каком-то смысле сохранение тайны станет ее наказанием. Она не вернется на работу после декрета, она не хочет столкнуться там с Марком. Она сказала Найджелу, что теперь, когда у нее двое детей, она хочет некоторое время оставаться дома с девочками, и он не задавал вопросов. Наверное, потому что именно это ей и следовало делать. Сосредоточиться на семье.
Из кухни Френ услышала шипение хлеба на сковороде, и Найджел начал напевать Quando, quando, quando
4. Он спел ее в тот первый вечер на барной викторине, слово в слово, чтобы получить бонусный балл (после того как уже ответил, что первым ее исполнил Энгельберт Хампердинк), и с тех пор это была «их песня». У Найджела был неплохой голос, и он пел только тогда, когда был счастлив. До сих пор, казалось, ей удавалось делать его счастливым.
Она взяла с дивана подушку и подложила под голову. Вечером они вместе уложили девочек спать. Они вчетвером сидели на полу в комнате Рози, пока Найджел читал рассказ. Рози уселась на коленях у Френ, в то время как Ава лежала на подушке рядом с Найджелом и моргала в удовлетворенном недоумении. Френ уложила Рози в постель, и к тому времени как она добралась до комнаты Авы, Найджел уже сидел с ней в кресле. («Нет ничего лучше, правда? – сказал он. – Держать ребенка у себя на груди?»)
Ей так повезло, поняла Френ. Ее девочкам повезло еще больше.
Найджел пел достаточно громко, и Френ испугалась, что он разбудит детей. Рози обожала, когда он пел. Когда она подрастет, то, наверное, закатит глаза. Ты такой сентиментальный, папа, – скажет она, и он, вероятно, притянет ее к себе и заставит танцевать с ним, как иногда делал с Френ. Но все-таки папы иногда должны быть сентиментальными. Чтобы смущать своих детей. Это часть шоу.
Неужели он будет так смущать Аву? – внезапно спросила себя Френ. Да, сейчас он любит ее, но что будет потом, когда она начнет проявлять характер? У него всегда была такая связь с Рози, но ведь Рози так похожа на него. Ава может и не быть. Что, если с возрастом станет ясно, что она совсем на него не похожа? Что, если ее ресницы будут короткими и бледными? Что, если она будет невысокой, крепкой и уверенной в себе – как Марк? Отдалится ли он от нее? Будет ли он чувствовать, как будто что-то не так?
Френ вдруг представила себе, как Ава на кушетке у психолога жалуется на то, что никогда не чувствовала одобрения отца и не понимала почему. («Он так близок с моей сестрой, – скажет она. – Но меня он не понимает. Кажется, он даже не хочет меня понять».) Девочки-подростки всегда настроены на такие вещи. Это может испортить ей всю жизнь. Что, если Ава проведет остаток своих дней в поисках одобрения в нездоровых, даже оскорбительных отношениях? Так вот что Френ делает с Авой, скрывая правду?
Двери буфета хлопнули, когда Найджел искал тарелки. Лязг, треск, бах. Quando, quando, quando.
Френ села. Она отчаянно хотела, чтобы все было просто. Она хотела быть в состоянии отпустить это, но такие вещи продолжали мучить ее. Вчера она поймала себя на том, что смотрит на Аву, стоя в очереди у кассы супермаркета, анализируя каждую ее черту. У нее нос Найджела? Губы? Глаза? Ее глаза действительно были похожи на глаза Найджела, но цвет был таким темно-синим, что это часто вызывало комментарии. «А эти голубые глазки от папочки?» – спрашивали люди, посмотрев на каре-зеленые глаза Френ. Френ всегда кивала, хотя глаза Найджела были бледно-голубыми. У Марка, как она помнила, были поярче.
Она поняла, что должна рассказать Найджелу. Она должна это сделать. И ей нужно было точно знать, кто отец Авы. Если она узнает, что она от Найджела, тогда они действительно смогут забыть об этом – если Найджел захочет. А если Ава не от него, она бы тоже с этим смирилась. Ей придется это сделать.
Френ услышала звон сковороды в раковине, а затем в гостиной появился Найджел с тарелкой и стаканом холодной воды, который он передал Френ. Найджел предпочитал воду комнатной температуры – это было лучше для пищеварения, говорил он, – но день за днем он наполнял кувшин водой и ставил его в холодильник, чтобы Френ могла пить холодную воду. Он поставил тарелку между ними и протянул часть сэндвича Френ. Большую часть. Внутри ее что-то дрогнуло. Френ знала, что многие женщины в возрасте тридцати-сорока лет обнаруживают, что они в шоке от мужчины, за которого вышли замуж. (О чем я только думала? Она слышала, как на работе одна недавно разведенная женщина сказала: «Я имею в виду… он даже не в моем вкусе!») Френ никогда не чувствовала ничего подобного. Она всегда испытывала тайный трепет от того, что вышла замуж за Найджела, словно нашла сокровище, которое почему-то упустили все остальные. Даже когда он был подавлен, она всегда любила его. Но теперь она все испортила.
– Мы должны делать это чаще, – сказал Найджел. – Укладывать детей пораньше и проводить время вместе. Ты вроде говорила, что новая соседка не против посидеть с детьми?
Он откусил большой кусок бутерброда, поддерживая его рукой, чтобы не разбросать крошки. Его очки запотели во время готовки, поэтому он смотрел на нее поверх них. И крошки, и запотевшие очки были так до боли знакомы, что она чуть не расплакалась. Она поняла, что выхода нет. Она хотела иметь возможность оставить прошлое в прошлом. В противном случае она хотела иметь смелость сказать мужу, что она сделала, и жить с последствиями, какими бы они ни были. Проблема была в том, что ни один из вариантов не казался ей возможным. Она была в ловушке.
