– Вы не оставили мне чего-нибудь выпить? – требовательно спросила Кейт.
– Нет, раз ты опоздала, тебе ничего не достанется, – ответил мистер Вирдон. – Жратва подана, пошли есть. Вдруг опять будет шторм, а я не собираюсь снова оставаться без пищи.
– Да, правда! – воскликнула Кейт. – Лулу, ты не представляешь, какая была непогода! Мы все чувствовали себя просто ужасно!
Она взяла мадам Бертин под руку и, весело болтая, повела ее в столовую. Зария не могла оторвать взгляда от Чака. Он улыбнулся ей в ответ, но ей показалось, что в его улыбке недоставало былой теплоты.
«Я все выдумываю», – поспешила успокоить она себя, однако почувствовала такое отчаяние, что, резко отвернувшись, последовала за остальными.
Обед был превосходным, но Зария с таким же аппетитом могла бы жевать песок. Голоса и смех доносились до нее как бы издалека. Она была не в силах понять, о чем идет разговор, и думала только о Чаке. Зачем он сел рядом с Кейт на противоположной от нее стороне стола?
«Садитесь со мной», – сказала Кейт, и он послушно сел рядом, оставив ее, Зарию, сидеть справа от Виктора.
Мадам Бертин, расположившись между Эди Морганом и мистером Вирдоном, развлекала их рассказом о том, как ей удалось втиснуть весь свой багаж всего в две машины.
– Как я ни старалась, две коробки так и не влезли, – рассказывала она. – Тогда портье говорит мне: «Мадам, мы можем отправить их с поездом». А я отвечаю ему: «Нет! Куда я, туда и мои платья! А вдруг вы их похитите!» Они все посмеялись надо мной, но все-таки мы впихнули и это, и отправились в путь на предельной скорости.
– Что за платья ты привезла, Лулу? – поинтересовалась Кейт. Она что-то нашептывала на ухо Чаку, Зария не могла разобрать, что именно, но теперь ее захватила мысль об одежде.
– Платья на любой случай, – пояснила мадам Бертин. – И по любым ценам. Я посетила все большие магазины, посмотрела на то, что они предлагают, и сделала свою коллекцию. Изысканную, уникальную, божественную! И все специально для Алжира! Туда не имеет смысла везти то, что пользуется популярностью в Лондоне, Нью-Йорке или Риме. У меня есть как раз то, о чем мечтают женщины Алжира. Не забывайте, они тоже француженки, у них есть вкус!
– Это значит, – с милой гримаской произнесла Кейт, показывая на себя пальцем, – что мы, неотесанные американки, вовсе его не имеем.
– Я этого не говорила, дорогая, – ответила мадам Бертин. – Но ты не хуже меня знаешь, что француженки более разборчивы в платьях, чем любые другие женщины в мире.
– И несмотря на всю эту суету вокруг одежды, они не так уж хорошо выглядят, – презрительно заметила Кейт.
Глаза мадам Бертин сверкнули.
– Ты сама не понимаешь, что говоришь, глупышка. Американкам и англичанкам легко выглядеть привлекательными. У них светлая кожа, светлые волосы, голубые глаза! Хорошенькие куколки с оборками, кружевами, лентами и драгоценностями, но не больше. Французская женщина сделана из другого теста. Пусть у нее нет цвета лица, волос или фигуры американки, но она тщательно заботится о себе, у нее хороший вкус, поэтому она – самая изящно одетая, самая очаровательная женщина мира.
– Думаю, Лулу права, – сказал Виктор. – Во француженках что-то есть, можете мне поверить.
– Дело не в одежде, – ответила Кейт. – Просто они женщины, а ты – мужчина. Они не меньше привлекали бы тебя, если бы были обернуты в какие-нибудь тряпки.
– Что за мысль! – поморщилась мадам Бертин. – Женщину делает платье! Главное заключается в том, что она носит и как! Тебе легко говорить, Кейт, ты очень хорошенькая девушка. Но обычная француженка не обладает твоими преимуществами. У нее может быть плохая кожа, непропорциональная фигура. И однако, если она оденется у меня, внимание мужчин будет приковано к ней, а не к тебе.
– Ты лжешь! – воскликнула Кейт. – Все обстоит совсем по-другому, вы согласны со мной, Чак? Скажите им.
– Дайте мне девушку, любую девушку, – не сдавалась мадам Бертин, – и я совершу чудо. Я научу ее, как вести себя, и одену так, что вы сразу поймете, что я гениальна, да, я не боюсь этого слова! Это послужит тебе уроком, моя хорошенькая, легкомысленная Кейт.
– Я не верю тебе, – упрямо возразила Кейт. – Можно рассуждать сколько угодно, но готова поставить мой последний доллар, мужчину больше всего привлекает то, что остается у женщины, когда она снимает платье.
– Когда-нибудь я докажу тебе, – сказала мадам Бертин. – Я докажу, как Франция легко может одержать победу там, где Америка признает свое поражение. Вы, молодежь, думаете, что постигли науку обольщения. Фи! Француженки всегда управляли миром – через своих мужчин, разумеется.
– Если дело пошло на спор, то я ставлю на Кейт, – сказал Эди.
– Милый, в наших рядах прибыло, – засмеялась Кейт. – Лулу придется раскошелиться.
– А вот я не уверен в том, что не поддерживаю Лулу, – заметил Виктор. – В ней что-то есть, как во всех этих француженках. Я уже говорил вам. Дело не в чертах лица и не в фигуре, а в чем-то другом.
– В их одежде, – ответила мадам Бертин.
От возбуждения ее голос почти поднялся до крика.
– Мне бы хотелось посмотреть на это соревнование, – вступил Чак. – Хотя я и не согласился бы быть судьей.
– Но вы им будете, – внезапно произнесла Кейт, сверкнув глазами. – И еще Корни, и Эди, и Виктор. Мы заставим Виктора подавиться собственными словами.
– Что ты задумала? – с интересом спросил Виктор.
– Мы устроим конкурс, здесь и сейчас, – ответила Кейт. – Сегодня вечером я из кожи вон вылезу, чтобы выглядеть как нельзя лучше. Увидите, на что я способна. А что касается тебя, Лулу, то вот твоя жертва! Сделай из нее все, на что ты способна. – И Кейт указала пальцем на Зарию, к изумлению и негодованию последней. Потом добавила с горделивым блеском в глазах: – Вот она. Что ж, Лулу, докажи свои слова! Сделай ее красивой!
– Нет! – поспешила возразить Зария. – Я не хочу в этом участвовать.
– Не надо артачиться, – сказал Виктор. – Ведь это всего лишь шутка. Надо же нам как-то убить время. Позвольте Лулу сделать все, что она может… или не может. Если, конечно, она согласна. Что ты на это скажешь, Лулу?
Зария почувствовала на себе взгляд мадам Бертин, которым та окинула ее с головы до ног, словно раздевая ее жалкое, худенькое тело. К полному изумлению девушки, мадам Бертин согласно кивнула:
– Хорошо! Пусть будет так. Я отвечаю за свои слова. Каковы ставки?
– Сто долларов? – предложил Эди Морган. – Или двести?
– Пятьсот, – ответила мадам Бертин. – Во столько это мне обойдется. Кроме того, я настаиваю на тайном голосовании. Никто не будет знать, чьи голоса были в пользу той или другой девушки. Принимается?
