– В чем дело? – Я обмотала вокруг пальцев провод наушника, подходя к крыльцу. – Что ты тут делаешь?
– Жду тебя.
Варежка сидел рядом с ней, вылизывая свои черные лапки. Я уселась рядом с ним и погладила его по мягкой макушке.
– Зачем?
Она наклонила голову в сторону двери.
– Ну, ты же знаешь, что у папы сейчас нет заказов. Так что настроение у него весь день соответствующее. А я хотела, чтобы ты увидела это раньше него.
Она протянула мне толстый конверт. С эмблемой Южно-Калифорнийского университета в углу.
– Толстый.
– Я уже знаю. – Не открывая конверта, я прижала его к груди. Мама подняла брови. – Они прислали мне электронное письмо на прошлой неделе. Я прошла.
Мама широко улыбнулась мне.
– Поздравляю, дорогая. Я думала, еще рано ждать хороших новостей. Сейчас не время, верно?
Я потянула конверт за уголок, стараясь не встречаться с ней взглядом.
– Я подала документы досрочно. – В Южно-Калифорнийском такую возможность стали предоставлять только в прошлом году – и это означало, что, если меня примут, я уже не смогу выбрать другой вуз. Я много лет считала, что он – лучший выбор для меня. У них была одна из лучших, если не единственная, программа, где с первого курса учили писать музыку для кино. После спора с папой, после того, как Робби пытался заставить меня поехать с ним в Джорджию, я не хотела сомневаться и секунды – не хотела, чтобы меня заставили изменить решение или я сама передумала.
Но это означало, что мне придется соврать папе.
Это означало, что я окажусь по уши в долгах.
Но это была моя жизнь. Мой выбор. И я готова за него отвечать.
Мама наклонила голову.
– Досрочная подача… звучит знакомо. Это ведь значит, что ты не сможешь подать документы куда-нибудь еще?
– Ага. Да, на самом деле я подала еще кое-куда. Во всех вузах разные сроки… Все сложно. Но теперь я должна буду отозвать остальные заявления. – Включая то, которое я, наперекор себе, подала в Джорджийский Технологический. Я старалась не думать о возмущениях папы, что я впустую потратила деньги на остальные заявления, ведь он оплачивал подачу документов в местные вузы. Мама передала мне свою кредитную карту – ту, с которой она время от времени покупала себе сумочку или пару туфель, – чтобы я оплатила ею все необходимое, и сказала, что поговорит с папой, если тот начнет возражать.
Она нахмурилась.
– Значит, теперь ты обязана поехать в Южно-Калифорнийский, так?
– Верно. – Я поежилась, чувствуя надвигающуюся грозу. Но ее лицо озарила широкая улыбка, и она обняла меня. – О господи! Моя маленькая девочка станет известным композитором!
Смех застрял в горле, и мне показалось, будто он превратился в тяжелый камень.
– Серьезно? Ты не злишься на меня? Я же тебе соврала. И папе.
Мама вздохнула.
– Верно. И позже мы еще об этом поговорим. – Я робко взглянула на нее. – Я знаю, папа хотел, чтобы ты пошла в государственный вуз, но… у тебя только одна жизнь. Других попыток не будет. Так уж все устроено, дочка. И только тебе решать, как ты захочешь ее прожить.
– Понимаю. Поэтому я и подала документы досрочно – я знала, что буду всю жизнь жалеть, если не попробую.
Я покрутила в руках конверт и посмотрела на другой конец улицы – во дворе Джонсонов поливалка разбрызгивала на газон воду перед домом, и лучи солнца, проходя через водную завесу, окрашивались зеленым, который превращался в бледно-желтый и коричневатый.
– А ты сама решила, как хочешь прожить свою жизнь?
Мама заправила за уши упавшие на подбородок пряди.
– Не хочу, чтобы ты поняла меня не так… Мне нравилось оставаться дома с тобой и Мэгги, заботиться о вас, быть рядом с вами, видеть, как вы растете. Мне бы даже в голову никогда не пришло, что это ошибка. Но – да, Эмбер, у меня были мечты. Я хотела стать сценаристом в Лос-Анджелесе.
Я удивленно вскинула брови.
– Серьезно?
Она кивнула.
– Ага. Думаю, желание работать в кино – это у нас семейное. Но дело в том, что я сама решила не гнаться за этой мечтой. Может, я приняла неправильное решение, а может быть – правильное. Но я должна была решить. – Она похлопала себя по груди. – Я сама решила стать редактором. Я решила оставаться дома с вами. И я ценю каждый момент…
Ее голос сорвался, и между нами будто бы возникла Мэгги, словно тяжелый туман, наполнявший воздух и окрашивавший наш разговор в темные тона.
– А Мэгги решать не пришлось, – сказала я. Грудь сдавило.
– Это так. Мэгги решать не пришлось. – Мама поднесла руку ко лбу, чтобы солнце не слепило глаза. – Ты же знаешь, ее приняли в Йельский университет. – Она погладила Варежку. Ее голос слегка дрожал. – На медицинский.
Я удивленно распахнула глаза. Она всегда мечтала оказаться в Йеле.
– Я не знала.
Мама кивнула.
– Письмо о том, что ее приняли, пришло через неделю после ее смерти. Полная стипендия. Она могла бы так много сделать за свою жизнь. Все дороги были открыты перед ней, столько возможностей – только протяни руку и возьми. Но… – Ее голос сорвался. Она молча смотрела на поливалку на другом конце улицы.
– Но ее убили.
Мама сжала мое колено.
– Нет, дорогая. Она заболела.
Меня охватила ярость. Мы много лет не говорили об этом, но ярость осталась такой же обжигающей, как тогда.
– Она заболела из-за них. С ней все было нормально, пока до нее не добрались.
– Все устроено иначе. Врачи сказали, что… – Подступившие слезы заставили ее замолчать. Вместо того, чтобы продолжать спор, она стиснула мою руку, и довольно долго мы просто молча смотрели на поливалку во дворе Джонсонов. Наконец, она вытерла щеки и прочистила горло. – Как бы там ни было, это доказывает, что счастье и здоровье – это самое главное. Здоровье у тебя есть. Теперь позаботься о своем счастье. И не переживай за папу – он все еще сходит с ума из-за потери бизнеса, но он справится. Он хочет, чтобы ты была счастлива, – и я тоже этого хочу.
Внезапно входная дверь скрипнула, и к нам вышел папа. Смущенно кашлянув, он произнес:
– Ты же знаешь, что она права.
Мама закатила глаза.
– Ты все это время подслушивал за дверью?
Он со вздохом сунул руки в карманы.
– Ну, может, не все время. – Он явно слушал с самого начала. – И, знаешь… какой бы университет ты ни выбрала… то есть уже выбрала… и какую бы финансовую ношу ты на себя ни взвалила… это твой выбор. И тебе никогда не нужно извиняться за то, что ты – не твоя сестра. – Он по-прежнему не мог произнести вслух ее имя. – Тебе придется извиняться, только если ты попытаешься быть кем-то, кроме себя. Определенно… вся эта музыка… это то, чем ты должна заниматься. Твое предназначение. У тебя все будет хорошо.
