Я рассердилась. Август, которого я знала, Август с его светлячками и яркими мазками кисти, не был циником и не старался угождать людям. Он был мечтателем. Он рисовал волшебные двери в любое место во Вселенной.
– Когда-то давным-давно жил-был мальчик, который мог раскрасить этот мир кончиками своих пальцев. Он и не знал, что с каждым мазком его кисти люди чувствовали себя более реальными, что с каждым новым добавленным цветом он делал мир ярче. Он был светлым и удивительным. И хотя не все знали его имя, люди находили приют в его картинах, и этого было более чем достаточно.
– Привет, Элли! – протиснулся на свое место Генри Джордан.
Я вспоминала твой карандашный рисунок, на котором был изображен мир. Ты нарисовал его в шестом классе. Я вспоминала ощущение, что я пишу рассказ, который может ожить. Голос Генри вернул меня в реальность.
– Привет, Генри!
Было безопаснее смотреть на него. Он выглядел счастливым, словно мое полное внимание и очередная улыбка были чудом. Генри сел ровнее. Положил руку на свои помятые джинсы, внезапно осознав их неопрятность, и стал безуспешно разглаживать их ладонями.
Он метнул на меня свой взгляд, и его кадык нервно дернулся. Казалось, чем больше внимания я уделяю Генри, тем сильнее тебя это раздражает. Ты беспокойно заерзал на своем стуле. Я решила, что раздражение тебе к лицу, поэтому я нарочито внимательно слушала Генри и даже изредка ему широко улыбалась, демонстрируя свои зубы (а у меня были хорошие зубы).
Ты писал что-то на линованной бумаге, крутил меж пальцев карандаш, прежде чем нацарапать очередную строчку.
Вошел мистер Джеймесон с высокой стопкой листочков в руках. Он казался одержимым и напоминал мне о мисс Хупер. Не из-за одержимости, а потому что она тоже могла часами говорить о словах, и все это время изнутри ее кожу словно подсвечивали сотни лампочек. Мистер Джеймесон светился.
Передо мной возник сложенный листочек бумаги. Я взглянула на него, прищурив глаза. Оба моих соседа смотрели вперед невинным взглядом. Но карандаш был только у тебя, поэтому, очевидно, ты был автором записки. Я развернула бумажку.
Ты слишком часто улыбаешься Генри.
Ниже было написано: «Кажется, Элли Уокер втрескалась в новичка. Очень оригинально».
Я чуть не расхохоталась. Что-то подобное я сказала тебя, когда нам было по одиннадцать лет и в наш город переехала Лили Флорес. Тогда я пыталась заставить тебя покраснеть, но у написанного в записке был более серьезный подтекст.
Я улыбнулась, написала ответ в уголке бумажки и подвинула ее обратно к тебе. Ты не пошевелился, просто опустил взгляд, чтобы прочитать. Сжал челюсть. Меня разбирало от смеха.
Кто может устоять перед ямочками?
Мальчики с ямочками действительно выглядели очень мило. У моего отца не было ямочек.
* * *
Когда я вернулась домой, я обнаружила в кармане бумажку. Я не заметила, когда ты ее туда подкинул. В руках у меня оказалась записка, которую я тебе отправила в средней школе.
Я прошу развода от нашей больше не священной лучшей дружбы.
Под этими строчками был твой ответ.
Нет.
30
Август,
на следующий день ты стоял у моего шкафчика, поджидая меня. Ты заметил меня не сразу. Я посмотрела на тебя и замедлила шаг. Ты казался таким высоким. Ты был стройным и подтянутым, на твоих руках играли мышцы, и от этого у меня ненадолго перехватило дыхание. Когда-то эти руки обвивали меня во время наших драк – мы были невинными детьми и улыбались во весь рот. Мне не понравился всплеск чувств, который я испытала, глядя на тебя. Мне было грустно и волнительно одновременно.
Ты посмотрел на меня. Не улыбнулся. Казалось, ты немного нервничал. Был не совсем уверен в своих действиях.
– Уокер, ты получила мою записку?
Я громко раздраженно вздохнула (я не чувствовала раздражения).
– Да, Мэттьюс. Я получила твою записку.
– Мы высекли на дереве «пока смерть не разлучит нас».
– Мы были детьми. Что мы понимали тогда?
– Многое.
– Например?
Ты закусил губу.
– Например, ребенок знает, что, если твой лучший друг отталкивает тебя, нельзя просто так сдаваться. Может, в глубине души он знал, что струсил, когда не заступился за нее, перестал стучаться в ее дверь и оставлять записки в шкафчике. Может, он мог постараться и сдержать обещание. – Я моргнула. – И, может, он знает, что сейчас готов на все, чтобы сдержать обещание.
Пока мы взрослели, между нами столько всего накопилось. Мне было стыдно за то, что из-за одного проявления малодушия я потеряла своего лучшего друга. Да, ты отвернулся, когда меня обзывали одноклассники или когда мне было больно, но это произошло потому, что я первая тебя оттолкнула.
Я стояла, переминаясь с ноги на ногу, и думала, что ответить.
– Я не знаю.
– Элли…
– Знаешь, я не уверена, что мне нужны серьезные отношения. Я не хочу связывать себя обязательствами: вдруг я встречу нового потенциального лучшего друга?
Я сдержала улыбку.
Псевдорассерженный взгляд.
– Ты само очарование.
Я посмотрела на свои исписанные кеды, длинные тонкие ноги и поношенную футболку.
– Я никогда и не претендовала. Ты тоже так себе.
На самом деле ты был концентратом очарования во флаконе, и я хотела спрятать тебя в свой карман.
Улыбаясь, я развернулась, чтобы пойти на следующий урок, и тут я почувствовала, как радость покидает меня, и ее место занимает знакомое холодное оцепенение. Оно подкралось, пока я не видела, и нагрянуло, когда я не ожидала. Ты начал убеждать меня в том, что из тебя получится первоклассный лучший друг, но я чувствовала лишь то, как постепенно, капля за каплей, я стекаю на линолеум, а ты не замечаешь, что я растворяюсь и превращаюсь в ничто.
31
Депрессия,
ты всегда нападала на меня в самый неожиданный момент. Ты подкрадывалась и вонзала свои когти.
Депрессия может потопить ваш корабль, только если вы допустите попадание воды в трюм. Я прочитала эту фразу в кабинете школьного психолога. В журнале, скромно лежащем среди рекламных буклетов антидепрессантов, которые люди мажут на себя и пьют, чтобы и внутри и снаружи все было в идеальном порядке. Но люди не понимают, что иногда корабль может перевернуться. Иногда дождь обстреливает палубу своим каплями-пулями. И нет никаких спасательных шлюпок и ведер, чтобы вычерпать воду. Депрессия, ты взяла топор и прошлась им по деревянному корпусу, ты прорубила зияющие дыры, через которые в трюм льются потоки воды. И мы даже не помним, когда ты это сделала. Мы просто просыпаемся в мутной воде, тянущей нас ко дну.
