– Вам понравилось, как я пела? – Айода смотрела с надеждой.
Он хотел сказать, что никогда в жизни не слышал ничего подобного, но язык отказался повиноваться, а мышцы лица свелись в совершенно неуместную гримасу, и Октавиан промычал что-то невнятное, отворачиваясь и стыдясь этого нелепого выражения.
Айода ещё несколько мгновений искала его взгляд, но потом искры в её глазах погасли.
– Я отчего-то очень этого боялась, – произнесла чуть слышно, – что не буду вам нужна…
Она развернулась и пошла по улице, постепенно ускоряя шаг, а Октавиан, всё ещё лишённый дара речи, стоял и беспомощно смотрел ей вслед. Когда же вновь ощутил руки-ноги, девочка и птица уже исчезли в сумерках.
Как ни старался, он не мог себе объяснить, что вдруг на него нашло. Может, внезапное оцепенение и немота уравновешивали в мире ту стремительную, разноголосую картину, свидетелем которой стал? Пожалуй, впервые ему довелось узнать, что такое настоящая Музыка, увидеть силу, способную оживлять пустоту. И как же нелепо он упустил это чудо, эту небывалую, неслыханную красоту!
Всю следующую неделю шеф-маэстро ходил мрачнее тучи. В понедельник и вторник блюда во «Вкусном Одеоне» выходили только в натуральном миноре. В среду и четверг – в гармоническом, и лишь в пятницу зазвучали в мелодическом, но до мажора не дотягивали, – туча никак не хотела рассеиваться. И он совсем не удивился, когда та самая туча материализовалась в одном из поздних субботних посетителей.
Несмотря на то, что все столики были заняты или заказаны, гость всё равно вошёл, раздвинув швейцаров животом. Хотели звать полицию, но Октавиан распорядился нарушителя пропустить.
– Ага, пахнет густо! – заметил тот, останавливаясь у столика, где неделю назад сидела Айода.
– Да, очень грустно, – согласно вздохнул наш знакомый. – Но в миноре всё обычно деликатнее и трогательнее.
– Вот и славно, – гость положил тросточку на стул и уселся сверху. – Тогда я вашу музыку потрогаю.
– Извольте, – без задней мысли ответил мальчик.
Клиент пролистал меню:
– Вы сочиняете любое блюдо?
– Совершенно любое.
– Тогда изобразите радугу, маэстро. И приправьте лимонным соком.
Октавиан заторопился с заказом на кухню, где его догнал Бебио, первая скрипка оркестра.
– Что это он имел в виду? – музыкант был озадачен.
– Да, как это мы исполним радугу? – тут же возник и Пепио, близнец Бебио, тоже иногда первая скрипка.
– Видно, иностранец и имел в виду радужную форель, – успокоил их шеф-маэстро.
Быстро набросав тему блюда, он добавил фортепианное соло за счёт заведения и поспешил обратно на сцену – клиент должен был остаться довольным.
Пока еда готовилась, незнакомец слушал фокстрот «Фрикасе из кролика на волшебных роликах», изредка разевая рот, словно зевая. И Октавиан, дирижируя оркестром, уловил, что звучание инструментов стало как-то неравномерно распределяться по залу – оно уже не било в своды с упругой полнотой, а утекало к столику у сцены – только громыхание ударных в целости и сохранности уходило к морю, сгоняя чаек с парапета.
Когда пьеса была доиграна до конца, толстяк громко выпустил воздух и промокнул губы салфеткой. Раздались жидкие, непривычные для заведения аплодисменты, а кто-то из компании, которой предназначался заказ, громко пожаловался, что они ждали фрикасе из африканского кролика, а получили одни ролики.
Октавиан тут же спустился к столику гостя.
– У нас не принято есть музыку в прямом смысле, – сказал он. – Но раз уж вы решили это сделать, учтите, что находитесь ближе всех к оркестру, и с вашим аппетитом другим ничего не достанется.
– А как же маракасы? – подмигнул толстяк, расправляя салфетку поверх манишки. – И маримба?
В тот же момент на сцену вышел конферансье:
– «Крошка форель в море лимонов», – торжественно объявил новое блюдо. – Жаркое-ванстеп!
На блестящем подносе внесли серебряный сотейник, весь в завихрениях аппетитных ароматов, которые тут же, сверкнув, подхватили саксофоны. Пианист налёг на клавиши, ударник врезал по барабанам, тромбоны и трубы взревели, жаря ванстеп, а клиент с недоумением уставился в блюдо с рыбой. Некоторое время он задумчиво ковырял форель вилкой, нанизывая и рассматривая в свете люстр, потом промокнул глаз салфеткой и встал из-за стола.
Музыканты увлечённо дёргали струны, пиликали и дудели, особенно старался пижон за барабанами, зажмурившийся от блаженства.
– Я протестую! – вдруг запищал пузан. – Это не мой заказ!
Он замахал салфеткой, пытаясь привлечь к себе внимание.
– Что, слишком горячо? – повернул голову Октавиан.
– Нет!
– Громко?
– Нет!
– Тогда подождите, сейчас будет фортепианное соло – подарок от заведения!
– Какое соло?! – посетитель ещё раз оглядел сцену и вдруг легко, словно мячик, подлетел в воздух, приземляясь рядом с роялем. Не обращая внимания на аплодисменты и одобрительный свист, он снова замахал салфеткой, но музыканты от своих нотных салфеток так и не отвлеклись.
В зале уже начали посмеиваться, когда гость выкинул следующую штуку: ухватил рояль за фигурную ножку и одной рукой задрал в воздух так, словно тот был сделан из папье-маше. При этом на гладком лоснящемся лице не дрогнул ни один мускул.
Пианист, продолжив пассаж, поразил аккордами пустоту и едва не упал, совершив на вращающемся табурете полный оборот. Вонзившись в пол носками туфель, он с недоумением уставился на голую сцену.
Оркестр, за исключением барабанщика, дружно смолк, и все, кто ужинали за столиками «Вкусного Одеона», перестали жевать и замерли со ртами, полными пищи. Только весёлая компания в дальнем углу засвистела и захлопала в ладоши.
– Я заказывал радугу! – пузан вопил пронзительно, как полицейская сирена. – А мне принесли какую-то селёдку и хотят всучить соло! Это подлог!
Вздёрнув рояль ещё выше, он повернулся к нему щекой, словно хотел побриться перед зеркальным лаковым бортом. А потом, неимоверно разинув рот к ужасу и одновременно восторгу присутствующих, принялся заглатывать фортепиано целиком, как удав ягнёнка. При этом его фигура, словно гуттаперчевая, приобретала очертания рояльного корпуса.
Оркестранты врассыпную брызнули со сцены, один только ударник, по прежнему игравший с закрытыми глазами, осуществлял вполне цирковой аккомпанемент необъявленному трюку.
Люди в зале, не в силах оторваться от немыслимого зрелища, оцепенело наблюдали, как незнакомец сам превращается в рояль, стоящий вертикально на овальном хвосте, ножками вперёд.
