Покачавшись туда-сюда, человек-рояль с грохотом встал на колёсики, являя онемевшей аудитории резиновое лицо с выкаченными на фигурный пюпитр глазами.
– Маэстро, туш! – тренькнул он, являя все семь октав безупречно белых зубов, после чего устремился со сцены в зал, сея среди отдыхающих панику и давку. Крышка клавиатуры, клацая, открывалась и закрывалась, а глаза на пюпитре бегали туда-сюда, словно выбирали жертву.
Тут уж все, сдвигая столы, опрокидывая стулья и громко визжа, бросились наутёк. Лишь Октавиан и ударник, молотивший почём зря, остались на месте.
Зверский рояль, до смерти напугав и выгнав из зала всех клиентов, попытался продолжить погоню в фойе, но не прошёл в дверь, разбив зеркало. Тогда он встал на бок, но снова проскочить не вышло.
Внутри человека-рояля что-то хрустнуло, послышались звуки срываемых с колков струн, и посетитель предстал в своём прежнем облике.
– Этот торжественный фон, – воскликнул, направляясь к сцене, – напомнил мне ритуальные барабаны ацтеков, когда я…
Неожиданно, неизвестно откуда, в зале появился тукан. Пронесшись на бреющем полёте, он клюнул незнакомца в голову и вылетел через дверь. Раздался свист проколотого баллона, а гость залепил макушку ладонью и, фехтуя тростью, выбежал следом.
Тут и барабанщик, выбив оглушительную дробь, врезал по тарелкам и замер, вытаращившись на полный разгром.
Наутро Октавиан почувствовал удивительное облегчение – будто всю неделю на нём ездил человек-рояль, который сейчас, в конце концов, спрыгнул. Перемену в настроении он понял не сразу, а только после того как умылся и почистил зубы. Тогда и стало ясно, какого несчастья удалось избежать. Выйди вчера на сцену Айода, её волшебная Песня непременно была бы съедена.
Хорошее расположение духа не покидало его, даже несмотря на то, что «Вкусный Одеон» на время пришлось закрыть – в оркестре никто, кроме барабанщика, на работу не вышел. До позднего вечера музыкальный ресторан осаждали журналисты, а по городу расползались слухи об ужасной фоноле-людоедке, разгромившей самое популярное заведение Европы.
Оставшись один, Октавиан бесцельно слонялся по залу, а потом, спохватившись, бросился к скрипке и попытался подобрать мелодию, которую пела Айода. Он ловил её отблески в памяти, но безуспешно – смычок будто гонялся за солнечным зайчиком, петляющим по стенам и потолку.
Тут мальчика снова осенило, и он побежал в бельевую, где, покопавшись в тюках со скатертями и салфетками для прачечной, нашёл ту самую, исписанную нотами Айоды.
Пристроив салфетку на пюпитр, он снова взял скрипку и начал играть с листа. И едва первые звуки вышли из-под смычка, стены дрогнули и расступились, впуская полосы необыкновенного света. Закудрявилась, нахлынула зелень сказочного леса, простёрлась гладь озера, полная живых огней.
Когда же, доиграв до конца, он опустил смычок, то внизу у сцены вновь увидел Айоду. Девочка была в том же самом музейном платье, только без своей птицы, и выглядела удивлённой, словно её внезапно окликнули.
Октавиан замер, не веря глазам, но лишь на мгновение. Держа скрипку и смычок, всё ещё мерцавшие в руках, он поспешил к ней.
Часть II
Профессор Пуп поставил точку в конце длинного, во всю стену, уравнения. Математическое обоснование проектора-рефлектора было готово. Здесь же он начертил схему устройства, способного воспроизводить эфирные объекты в материальном мире.
По замыслу учёного сигнал пустоскопа шёл к конвертеру, а от него – к чаше излучателя. Сама чаша крепилась на высоте, проецируя живое, объёмное изображение на всё пространство под собой. Изобретение чем-то напоминало синематограф, только не требовало экрана и аккомпанемента тапёра. Благодаря особой, лучистой амальгаме, волны зрительного и слухового диапазона шли прямиком на рецепторы людей, создавая впечатление полного присутствия.
Формулу амальгамы Якоб безукоризненно вывел на бумаге, но получить состав в лабораторных условиях ещё только предстояло.
Не стирая мела с пальцев, он сел за орган и заиграл ре-минорную токкату Баха, созвучную собственной глубокой озабоченности. Терзаемый ещё и сердечными переживаниями, Пуп давил на клавиши с мрачным упоением и не заметил, как в зале появился маг.
Некоторое время Иеронимус ходил вдоль стен, исписанных цифрами, латиницей и нотными знаками, потом встал позади органиста и стал слушать, изредка подрыгивая ногой.
– И что это за формула, профессор? – спросил он, когда гул органа стих. – Прокладываете маршрут к сердцу Венской классической школы?
– О, в этом нет необходимости, – Якоб вскочил, – оно само летит к нам уже триста лет, словно сияние матери-Венеры! Рад, что вы вернулись.
– Вернулся? – откинул голову маг.
Но изобретатель уже повлёк его к схеме, рассказывая об удивительных возможностях нового прибора.
Ногус слушал внимательно, некоторыми вопросами демонстрируя непривычную осведомлённость. Он тут же вызвался участвовать в эксперименте и управлять пустоскопом. И это было как нельзя кстати – Пуп физически не смог бы находиться и в шатре, возводимом для испытаний рефлектора, и в лаборатории.
Решение мага моментально повлекло лекцию о том, как правильно путешествовать по эфиру и ориентироваться в сердцах, висящих там, словно виноградные гроздья в южном саду.
– Любое сердце, – Якоб ласкал пальцами воздух, – обладает своим неповторимым звучанием и уникальной частотой, потому ошибиться в выборе объекта невозможно. Однако, в полёте следует избегать доминант, субдоминант, а также синкоп, – наставлял он. – И держитесь мажора, мажор придаст гондоле устойчивость! – ведь «durus» на латыни…
– Однако, где мне её взять? – перебил его Иеронимус.
– Как и любой эфирный транспорт, гондола генерируется вашим звучанием и соответствует личному внутреннему аккорду.
– То есть на гондоле гения я не прокачусь? – холодно пошутил маг.
– Ваша собственная будет ничуть не хуже, – уверил его Пуп. – Но если гондола вам не по душе, соорудите себе ладью.
– А как звучит ладья?
Якоб что-то напел про себя:
– Не так плоско, как ялик, и не так глубоко, как фелюка.
– Скажите, профессор, – между делом поинтересовался Ногус, – а в ваше сердце я бы тоже мог попасть?
Пуп тут же сник.
– О, это совершенно запросто, – вздохнул он. – Уж куда-куда, а туда может попасть любой желающий!
