Тогда он бросил писать и заиграл всё с начала, но это лишь усилило муки прелестного существа. О, сонатина по-прежнему была хороша, но её лицо прямо на глазах теряло нежность и становилось старше.
Унция, затаив дыхание, наблюдала за происходящим.
Вскочив с места, мужчина переплёл худые пальцы на лбу и забегал вокруг рояля, призывно взглядывая на люстру. Он то подскакивал к черновику, то отступал, а сонатина извивалась на полу, и было неясно, то ли композитор причиняет своему творению нестерпимые страдания, то ли творение не желает подчиняться воле автора, мучая несчастного.
– Что там происходит? – спросила принцесса шёпотом.
– Муки творчества.
– Сразу у обоих?
– Когда дело доходит до бумаги, эти чистоплюйки ни в какую не хотят пачкать себя чернилами. Но их тоже можно понять: подобие – это не оригинал, – Птица подняла глаза к потолку. – Из-за нотной решётки обратно уже не улетишь.
Принцесса ещё несколько мгновений наблюдала за этой сценой и, неожиданно для себя самой, двинулась вперёд.
Сонатина лишь сейчас заметила посторонних. Она спешно приняла элегантную позу и принялась поправлять причёску. В тот же миг композитор метаться перестал, сел на место и деловито заскрипел пером.
– Зачем вы так, – прошептала Унция на ушко порозовевшей красавице. – Если вам не хочется, не приходите. А раз назвались груздем, так полезайте в кузов!
Лицо сонатины приняло недоумённое, а следом капризное выражение, она подняла густые брови и… бесследно растаяла.
– Боже, где ты Муза?! – отчаянно воскликнул автор и, схватив рукопись, побежал к окну.
– Ой, я не хотела… – смутилась Унция.
– Ничего, придёт другая, не такая строптивая, – успокоила её Птица.
Они вышли через потолок, а когда поднимались над городом, увидели сочинителя, мечущегося по улице в поисках разлетевшихся черновиков.
– На сегодня всё, – заключила Птица, когда вокруг них сомкнулись ярусы знакомого амфитеатра. Она уже собиралась улетать, когда услышала рядом дрожащую, вопросительную нотку.
– Боюсь, я стала забывать, как Октавиан выглядит, – вздохнула Унция. – Я так часто доставала его образ, что он совсем истёрся.
Птица сощурила глаз:
– Ты так и не поняла, чему я тебя учила? Твой друг и не должен никак выглядеть.
– Ах, это же невидимо! – опомнилась принцесса.
– И не заставляй меня думать, что я с тобой зря теряла время.
– А…
– А твоя Песня там, где надо.
В тот же миг сияние растаяло, оставляя Унцию на арене Колизея, до отказа заполненного слушателями.
После происшествия во «Вкусном Одеоне» часть особенно впечатлительных оркестрантов уволилась по собственному желанию. Некоторые постоянные клиенты, ставшие свидетелями буйства фортепианного монстра, также предпочли обедать и ужинать в местах без музыки. Зато в Европе и Америке у знаменитого ресторана появилось ещё больше подражателей. С талантом Октавиана никто из них сравниться не мог, но возвращение Айоды было очень кстати. Уже на следующий день шеф-маэстро пришёл к администраторам с идеей новой программы.
«Живая Сказка», как тут же объявили в прессе, предлагала посетителям нечто доселе неслыханное и невиданное.
Надобности писать партитуры больше не было – Октавиан знал, что может Айода. Правда, певица взяла с него слово, что ни представлять, ни объявлять её выход публике он не будет.
Перед началом пробного просмотра, на котором присутствовали не только владельцы заведения, но и мэр города с начальником жандармерии, к Октавиану подошёл Бебио.
– Нас сегодня мало, – первая скрипка был озабочен. – И потом, что мы будем исполнять?
– Да, у нас же нет салфеток! – тут же возник и Пепио.
– А вы просто делайте вид, что играете, – сказал Октавиан.
Поварам было велено плиты не разжигать и продуктов не тратить.
Когда оркестранты расселись за пустыми пюпитрами, а певица, как и было условлено, встала у дирижёрского пульта, шеф-маэстро всё-таки не удержался.
– Хоть волшебная Айода и просила её не представлять, – сделал реверанс в сторону пульта, – но вы должны знать, кому обязаны чудом, которое сейчас увидите!
Все в зале дружно уставились на дирижёрский пульт, но шеф-маэстро уже взмахнул смычком, и Айода запела.
Музыканты, пока звучал её голос, так и не сыграли ни единой ноты. И не потому, что партитуры отсутствовали, просто играть не было никакой необходимости. У поваров, высыпавших из кухни, тоже отлегло от сердца. И если бы не жемчужный туман, окутавший всё вокруг, администраторы уже в тот день поняли, сколько денег потеряли. Ведь, появись «Живая Сказка» на год раньше, можно было не покупать новое помещение и мебель, да и на оркестр не тратиться, а найти какой-нибудь заброшенный пакгауз или, вообще, повесить вывеску на пустыре. Какая разница где, если удивительная музыка, словно «волшебный фонарь», создавала и стены, и потолки, и мраморные фонтаны, и аллеи со скульптурами олимпийцев. Но главное – и о кухне с её холодильными камерами, плитами, походами на рынок, готовкой и другой морокой также можно было забыть. Потому что чудные аллеи вели прямиком в сад, где ни голода, ни жажды не было, и пища, самая сладчайшая, минуя жадные уста, сразу оказывалась внутри, позволяя чувствовать сказочную сытость.
К премьере «Вкусный Одеон» никак украшать не стали, даже разбитое зеркало оставили на месте – к чему лишние издержки, когда начинается такая чудесная история! И так всё и было: гости, разглядывая свои отражения сквозь паутину трещин и пеняя в душе на хозяев, вмиг обо всём забыли. И все, кто ужинали «Живой Сказкой», ещё много дней спустя питались приятными воспоминаниями. А сколько денег люди сэкономили на посещении кинематографа – и не сосчитать!
Через день публика увеличилась вдвое, через два – втрое, и пошло-поехало. Айода пела, Октавиан подыгрывал на скрипке, а владельцы ресторана только успевали считать выручку и ездить в банк.
Оркестранты, которые сидели и били баклуши, подходили в конце рабочего дня к дирижёрскому пульту и смотрели на него восторженными глазами и кланялись, и кричали: «Браво, Айода, браво!», а один раз даже принялись пульт качать. Сама певица, стоя в сторонке, улыбалась их милым чудачествам.
А через месяц после премьеры произошёл курьёзный случай: во «Вкусный Одеон» залезли воры, которые ничего, кроме дирижёрского пульта, не взяли. Хотя и контрабасы, и виолончели, и другие ценные инструменты стояли тут же.
Владельцы заявили в полицию, и скоро в газетах появилось сообщение, что «волшебную Айоду» обнаружили на квартире скупщика краденого. Тот, якобы, уже договорился о её продаже одному вечно голодному анониму за баснословные деньги. После опознания вещь вернули хозяевам, но и без неё каждый день был аншлаг, и «Живая Сказка» менее живой не стала.
