А ещё через пару дней в хронике скандалов вышла заметка, сообщавшая о потасовке в полицейском участке. Во время очной ставки задержанный аноним набросился на скупщика с кулаками, крича, что тот его надул, так как, якобы, это не та Айода, за которую он заплатил столько денег.
Популярность «Вкусного Одеона» взлетела до заоблачных высот, а среди журналистов появились и те, кто собрались писать книгу. Правда не о «волшебной Айоде», а о похождениях фонолы-людоедки.
В свободные часы Октавиан, избегая внимания назойливых авторов, нанимал лодку, и они вместе с певицей уходили в море.
– А тот субъект, который проглотил твой экспромт, он его потом вернул? – спросила как-то раз Айода.
– Что ты имеешь в виду? – мальчик смотрел, как золотистые искорки вспыхивают в её глазах.
– Ну, спел, что съел?
– Нет, всё забрал с собой, – он плоскими ладонями показал, как звуки планировали в открытый рот незнакомца. – Никогда не думал, что человек может есть ноты!
– А ты уверен, что это был человек?
– А кто же ещё! – без тени сомнения ответил Октавиан. – Ходить по земле, иметь туловище, голову, руки-ноги, приличный костюм, подмигивать, наконец, могут только люди.
– Зря ты так думаешь, – она тряхнула медными волосами. – Ты ещё не знаешь, как подмигивают и улыбаются мечты!
Октавиан посмотрел на неё долгим взглядом.
– Нет, Айода, знаю, – сказал задумчиво. – И эта мечта очень похожа на тебя…
Подружка слушала, не перебивая, и искорки клубились и разгорались всё ярче.
– Значит, это девочка-улыбка сделала тебя знаменитым? – спросила, когда рассказ кончился.
– Да, она улыбалась где-то там, – Октавиан поиграл пальцами у груди. – А я за ней записывал.
– А ты её как-то за это благодарил?
– Я всё время о ней думал, и сейчас думаю.
– И где же она теперь? – Айода смотрела с ожиданием.
Он пожал плечами:
– Это было больше года назад, я даже лица её отчётливо не помню, только свет такой радужный. Мне тогда показалось, эта радуга у неё внутри. А потом понял: и у меня тоже.
– Ах, ну тогда вы друг друга найдёте! – обрадовалась Айода. – Просто смотайте её, каждый со своего конца до упора. Только смотрите, не столкнитесь лбами!
Прошёл месяц, потом ещё один, и жемчужная пелена, навеянная «Живой Сказкой», стала рассеиваться. Хозяева друг с другом посовещались и решили продать культовое заведение вместе с вывеской, а на одной из площадей открыть «Вкусный Иллюзион». Всего-то и надо было – перевезти туда дирижёрский пульт и сообщить в газеты. Доход, по самым скромным подсчётам, увеличивался в тысячу раз.
Октавиана пригласили в загородный дом с древней платановой аллеей, с мраморными колоннами и сфинксами у парадной лестницы, где и сообщили о решении.
– Видите ли, – сказали владельцы, – теперь, когда ваше мастерство достигло непревзойдённого уровня, все другие работники открыто этим пользуются. Такого огромного оркестра, как у нас, нет ни в одной филармонии мира, но все только делают вид, что играют, а на деле спят с открытыми глазами. А поварам и вид делать не надо, потому что кухня за стенкой. И за всю эту компанию отдуваетесь вы один!
– А как же Айода? – воскликнул Октавиан. – Это же целиком её заслуга!
– Ах, ну, конечно! – взрослые переглянулись. – Разве мы не понимаем? В первую очередь, тут заслуга Музы Песен, но это дела не меняет. Все остальные – бездельники, и необходимо с этим кончать.
– А швейцары, а официанты, а гардеробщицы? – заволновался мальчик. – И что, в конце концов, будет с самим рестораном?
– О, пусть об этом у вас голова не болит, – ответили ему. – Нам известно, что ваша скромность безгранична, ведь только гений способен направлять восхищение публики старому дирижёрскому пульту. Что раскрывает вашу тонкую душу бессребреника, самоотверженно увлечённого служением музе!
– Но где же будут обедать и ужинать клиенты? – не сдавался наш знакомый.
– А они вовсе не будут обедать и ужинать, – приветливо улыбнулся главный администратор. – В известном смысле, конечно. Ведь речь идёт о чистом искусстве, способном творить чудеса!
– Но у нас всё же ресторан, – попытался возразить Октавиан.
– Конечно ресторан, – умилились все. – Но у нас особенный ресторан! Такой ресторан, какого в мире больше нет. А поскольку и другого такого таланта нет, – администратор достал мраморную сосиску с золотым пером, – то мы друг друга нашли. Вот, чиркните возле галочки.
Октавиан уже протянул руку, когда стены комнаты задрожали, становясь зыбкими, а потом и вовсе расплылись, пропуская потоки необыкновенного света, и знакомая мелодия, подняв его со стула, вынесла прямо на улицу.
– Пришло время мотать радугу! – сказала Айода, когда чугунная ограда со львами осталась далеко позади.
– Но что мы будем делать? – Октавиан не успел опомниться, так быстро всё произошло.
– Помнишь, о чём говорили эти люди? – подружка уже шагала в сторону порта. – Они хотели, чтобы мы вдвоём стали музыкальным рестораном без помещения, без оркестра, без кухни и персонала. Мы им и станем, только не для этих хитрецов. Сначала, пока радуга мотается с нашего конца, будем угощать всех по дороге. А потом, когда ты встретишь свою девочку-улыбку, можно будет устроить «Живую Сказку» у вас дома!
– Но мне нельзя домой, – он остановился. – Тот пузан меня не съел, а вот акулы съедят за милую душу.
– Ни львы, ни акулы тебя не съедят, – Айода говорила уверенно. – Я им не позволю.
– Ну, что ты! Это я должен тебя защищать, – Октавиан смутился и отвёл взгляд. – Знаешь, в тот вечер, когда ты исчезла, – произнёс, глядя в сторону, – я очень боялся, что мы больше не встретимся.
– И я тоже, – просто ответила девочка. – Пока ты не сыграл меня.
– Не сыграл? Тебя? Ах, ту салфетку с нотами! – он улыбнулся.
По дороге друзья зашли во «Вкусный Одеон» попрощаться и забрать скрипку, а оттуда направились в порт искать попутные корабли.
После отъезда Медины на Родной остров маг всё больше торопил профессора с созданием амальгамы. Иеронимус не жалел никаких денег – дирижабль улетал и прилетал, привозя всё, что требовалось учёному. Проектор-рефлектор должен был работать к середине лета, к началу мирового турне иллюзиониста.
Для испытания аппарата на горном плато по соседству с виллой был возведён гигантский шатёр. От лаборатории к нему протянули кабели длиной в несколько миль. То же расстояние отделяло Якоба от заветного пустоскопа.
Все дни, пока создавалась огромная зеркальная чаша, он, не переставая, думал о Мелии. Желание увидеть нимфу было бушующим. Но дело требовало постоянного присутствия – пластины чаши были чрезвычайно хрупкими, и любое неверное движение могло перечеркнуть все труды.
