Поля пёстрыми коврами простирались всюду, насколько хватало глаз. Тут и там кудрявились островки садов, а сам ландшафт был настолько открытым, что исключал помыслы, требующие тени.
Сделав круг над мерцающим лесным озером, гондола села у подножия гигантского алоэ. Верхушка дерева исчезала в небе, а среди корней могла с лёгкостью поместиться целая деревня.
Пока они шли, листва шелестела комплименты, цветы распускались приветливыми улыбами, и лёгкий ветерок доносил их гостеприимное благоухание. А когда Пуп случайно споткнулся о камень, тот извинился и пожелал ему доброго пути. Воистину, всё в мире имеет своё качество!
Вдоль аллеи, на которой они вскоре оказались, стояли статуи олимпийцев. Интересной деталью было то, что у всех – и дискоболов, и марафонцев, и метателей копья, и борцов – на голове сидел поварской чепец.
Аллея привела спутников в небольшую деревушку. Уютные домики с черепичными крышами утопали в зелени, по мощёным дорожкам с аккуратно выбеленными бордюрами разгуливали откормленные павлины, гуси и куры с цыплятами.
Они поднялись на крыльцо дома, балкон которого украшали цветочные кашпо с фиалками, и Пуп дёрнул шнурок колокольчика.
Дверь открыла совсем юная кареглазая брюнетка, которая назвалась Джульеттой. Говоря с сильным сицилийским акцентом, она поведала, что живёт здесь с мужем уже несколько лет, и что в эти края они переехали, благодаря письму Офелии, которой безгранично признательны.
– Здесь любовь и справедливость не терпят трагических поражений, как на нашей родине, – пояснила словоохотливая красавица.
Неожиданно её лицо просияло, и она бросилась вниз по ступенькам, едва не спихнув гостей с лестницы. Когда же профессор обернулся, Джульетта уже висела на шее изящного молодого человека в шёлковом камзоле с букетом незабудок в руке. Букет он тут же вручил любимой, встав на одно колено. Молодые люди вели себя так, словно не виделись целую вечность, и он поспешил откланяться.
По пути к холму Якоб снова и снова думал о сказочном сердце, в котором оказался. Не будь его, несчастной парочке пришлось бы вечно лежать под мрачными сводами склепа.
– Отчего ты погрустнел? – спросила Мелия, когда цветочное крыльцо осталось позади.
– Я давно знаю этих детей, – он вздохнул. – Их отец сам же их и погубил.
– Отец?
Якоб наморщил лоб:
– Древко Трясущегося Копья, в котором они появились на свет.
– Но зачем же это древко так жестоко поступило? – удивилась дриада. – Моя ольха никогда бы так не сделала. Разве не лучше, если бы они жили долго и счастливо, ему на радость?
– В том-то и дело, если бы он их не убил, они бы не жили. Тогда бы о Ромео и Джульетте забыли уже на следующий день.
– На следующий день?
– После премьеры, – грустно ответил Пуп. – А теперь эту трагедию знает весь мир…
Мелия опустила голову, и было заметно, что жизнерадостная нимфа искренне опечалена.
– Странно у вас, людей, – в её голосе шелестели капли дождя. – Чтобы лишить смерти, надо отнять жизнь!
Идя по деревеньке, Пуп обратил внимание на детишек-мулатов, резвившихся в саду, и подумал, что Отелло с Дездемоной тоже устроились где-то рядом.
На отшибе стояла одинокая хижина без окон, куда профессор постучал из чисто научного любопытства. Усатая великанша в сером халате, ни слова не говоря, провела спутников в дом и усадила на тахту такого же тоскливого цвета. Взяв с подоконника горшочек с алоэ, она протянула его гостям. Взяв другой, стала освобождать кустик от веточек, запихивая их в рот. Великанша ела, закрыв глаза от наслаждения. А Якоб и Мелия, воспользовавшись моментом, удалились – даже вдвоём им стало в этом доме ужасно одиноко.
Чем ближе они подходили к холму, тем отчётливее различали переливчатое и прозрачное здание амфитеатра.
Пройдя мимо красивой древнеримской виллы, утопающей в зелени сада, путешественники оказались перед тропинкой, ведущей на вершину холма. Чем выше они поднимались, тем меньше их тревожили печальные мысли, и они крепче держались за руки.
– Ты чувствуешь? – спросила Мелия.
– Да, чувствую! – радостно отозвался Якоб.
Тропинка неожиданно стала яркой, а затем покрылась звёздной, искрящейся рябью, и они оказались по колено в сияющей воде, текущей с вершины, словно там забил чудесный гейзер. Ослеплённые, ни он, ни она не видели, как холм приподнялся и начал оседать, добавляя в удивительное море ещё больше сияющей влаги.
Поднимаясь, радужная волна делала их движения мерцающими и лёгкими, и скоро охватила целиком, сомкнувшись над головами. И они поняли, что Птица уже поёт, и радужный водопад – её голос, и что они – звуки этого голоса, ноты этой мелодии. Ноты, находящиеся в одном такте, на одной нити нотного стана, на интервале, короче которого в мире нет. И Якоб с Мелией растворились в музыке, а следом – и друг в друге.
А когда лучистая волна схлынула, красавица-дриада сняла свой колокольчик и повесила ему на шею.
– У каждой из нас есть такой, – сказала она. – Он поёт только одну, нашу родную ноту. Мы рождаемся с ним и носим всю жизнь, пока жива мать-ольха. Возьми его, любимый, и я не смогу от тебя спрятаться – никогда-никогда!
Пуп не верил своим ушам.
– Любимый? – воскликнул он. – Ты сказала – любимый! О, я уже не помню, когда последний раз это слышал! Любимый… – комок подкатил к горлу, мешая ему говорить. – Но я уже не молод, да, не молод, и стоит ли тебе, такой ослепительно красивой, отдавать мне, старику, свою любовь? Или, может, ты просто смеёшься надо мной? Но это было бы жестоко, ведь тебе всё обо мне известно!
Нимфа слушала с лёгкой улыбкой, но её изумрудные глаза смотрели серьёзно.
– О, я такой неуклюжий, такой неловкий! Я просто смешон! – профессор никак не мог остановиться и говорил, говорил, опускаясь всё ниже и ниже, пока не встал перед ней на колени. – Нет, я тебе не пара, моя любовь! – воскликнул, не осмеливаясь верить в своё счастье, припадая к её ногам.
Мелия обняла, заглянула в широко распахнутые, ждущие глаза:
– У тебя нет возраста, – произнесла с нежностью. – Ведь ты живёшь душой!
Обратный путь совершенно выпал из памяти Пупа. Оказавшись на знакомой поляне, он попытался задержать девушку, но та прижала пальчик к его губам:
– Прилетай скоро, любимый! Я буду ждать тебя.
Она слилась со стволом ольхи, и только глаза продолжали смотреть откуда-то из глубины ствола, но скоро и они исчезли.
– Ме-ли-я! – Якоб гладил шершавую кору дерева. – Ми-ла-я!
Ольха зашелестела листьями, и он в счастливом очаровании целовал и ласкал дерево снова и снова.
