– Надеюсь, вы меня не заморозите, – Ногус взял в руки кабель с металлической шайбой на конце. – Это вы втыкаете в пупок?
– Специально для вас я разработал щадящую систему, – Пуп снял с крюка перевязь с присоединенными к ремням проводами. Маг тут же стал звенящую сбрую примерять:
– Так значит – «от винта»? – застегнул на животе пряжку.
– Можете лететь хоть сейчас, вся аппаратура согласована и отлажена, – Пуп поправил ремень на покатом плече артиста. – Но, всё же, как вы собираетесь ставить задачу после старта?
– Терпение, профессор, – Ногус принялся трогать рычаги и тумблеры.
– Но отчего вы не скажете?
– На то есть причины, – он понизил голос. – Вы всё поймёте, когда…
В отдалении раздался знакомый трезвон, и маг стал торопливо освобождаться от ремней. Расстегнув замки, очертя голову, выбежал из лаборатории.
– Спрячьте папку! – долетело из вестибюля. На этот раз «спрячьте» прозвучало басом, а «папку» – фальцетом.
– От кого? – выглянул следом Пуп, но вестибюль уже был пуст.
Он поднялся в кабинет и стал выискивать подходящее место для тайника. Заглянул в камин, потом попытался засунуть папку в забрало рыцаря, но та отказалась гнуться и лезть в стальной шлем. Тогда, досадуя, что и сам становится клоуном, учёный положил её в ящик стола, присыпав какими-то бумагами. В ту же минуту дверь открылась, и в кабинет, махая тросточкой, прискакал Жак Жабон.
– Что-то вместе быть никак не выходит! – сказал, бросая тросточку в кресло и приземляясь на неё сверху. – Так на чём мы остановились?
– А что именно вас интересует? – несмотря на очевидную буффонаду, профессор всё ещё был настроен по-деловому. Однако ассистент повёл себя совсем несерьёзно.
– А я почём знаю, что меня интересует? – подмигнул он. – Вы рассказывайте, а там и будет видно!
И тут Якобу подумалось, что циркачи насмехаются над ним уже в открытую, ведь сделано открытие мирового масштаба, такое долгожданное, такое выстраданное, и сейчас самое время ударить во все колокола, а Иеронимус то и дело куда-то исчезает, оставляя вместо себя шутника-ассистента, которому, очевидно, всё до лампочки.
– Там в столе ваша папка, – Пуп устало опустился на диван и стянул сюртук. – В ней всё изложено по пунктам.
Жабон, придерживая трость, стал рыться в ящике.
– Так-так-так, ага, – с любопытством уставился в список. – Пустоскоп, устройство номер два, гм… а что, номер один не работает? – начал с середины.
Профессор ослабил галстук:
– Работает, но теперь есть возможность путешествовать двум исследователям.
– Ага… дальше у нас гондола, которая пока подождёт, так-с, а вот в последнем пункте я вижу пустое местечко. Что, задачка не установлена?
Якоб решил тоже в долгу не оставаться.
– Именно, – он растянулся на диване. – Ведь вы, господин Жабогус, сказали, что уточните её на месте, когда мы пройдём первый слой «пустоты», – добавил от себя.
– Это какой такой «первый слой»?
– Где живут легенды и сказки.
– А на что нам легенды и сказки? – огорчился Жабон. – Нас интересует то, что на самом деле!
– Затем мы попадаем во второй слой, где обитают произведения классической живописи, прозы и высокой поэзии.
– Минуточку, – снова придрался ассистент. – А на что нам высокая поэзия и другая дребедень? Я же сказал – то, что на самом деле!
Профессор принялся протирать очки.
– Поэтому мы долетим до третьего слоя, – он краем глаза поглядел на бесформенное пятно, маячившее на фоне окна, – где живут мысли и желания, ещё ни в какие произведения не оформленные, так сказать, в чистом виде.
– Вот это другое дело! Но для чего они нам неоформленные? – пузан снова надул губы.
Пуп направил линзы в сторону от пятна.
– Вам виднее, – вернул очки на нос. – Тут уж было одно только ваше желание. Кстати, если по третьему слою полетать, можно наткнуться и на него.
Жабон уставился обратно в список.
– Ага, гондола увеличенной вместимости! – удовлетворённо чмокнул. – Это для большой компании?
– Совершенно верно, – Пуп скрестил руки на груди. – Но пассажиров она будет брать уже в тонком мире, потому что контакт в каждом пустоскопе – один.
– Один?
– Нет такой технической возможности, чтобы двум исследователям находиться в одном шкафу. Если, конечно, это не шкаф Манон Леско.
– Кого-кого?
– Во втором слое узнаете.
Жабон согласно закивал.
– Вот тут какой-то проектор-рефлектор, – вернулся в начало списка. – А эта штуковина для чего?
Профессор, глядя в потолок, принялся читать повторную лекцию о проекторе-рефлекторе.
– Ага, ага, – кивал любознательный ассистент, одновременно делая какие-то пометки пальцем в воздухе. – А радугометр вы изобрести можете? – спросил ни к селу, ни к городу.
– Что ещё за «радугометр»? – удивился учёный.
– Определять, какой длины радуга.
Пуп только хмыкнул.
– А радугомпас? – не дав опомниться, огорошил толстяк.
– А это зачем?
– Узнавать, где второй конец радуги, если она ушла за горизонт!
– Ну, это вряд ли, радуга – явление кратковременное.
Жабон тоненько захихикал:
– Ошибаетесь, дорогой профессор, ошибаетесь. Но мне ваша позиция очень нравится!
Сбитый с толку странной речью, Пуп сел, машинально начав изобретать и радугометр, и радугомпас одновременно.
Ассистент поёрзал на тросточке:
– Ну, ладно, а что этот ваш рефлектор отражает?
– Не отражает, а воссоздаёт, – уточнил учёный. – В данном случае, рефлектор – от слова «рефлексия». Он может воспроизвести любой объект тонкого мира. Если чашу поднять, к примеру, на уровень самой высокой вершины Альп, то увидите величие Эпохи Возрождения, почти в полный рост.
– Ну вот, опять! – Жабон поморщился. – Зачем нам эта Эпоха Возрождения, да ещё и в полный рост! И кто эту посудину наверх потащит, вы, что ли, сами полезете на Монблан?
– Так есть же дирижабль, – напомнил Пуп. – Приделайте чашу к гондоле и поднимайте на здоровье.
Сказанное совсем расстроило толстяка.
– Откуда у меня дирижабль? – обиженно пропищал он и стал выворачивать карманы, показывая, что у него никакого дирижабля нет.
Профессор никак не отреагировал на эту новую клоунскую выходку.
– Не имеет значения, – сказал он. – Можно использовать мачту или закрепить чашу под куполом, если будете устраивать шоу на арене цирка-шапито.
