Роза силилась разглядеть тучный силуэт в театральный бинокль:
– Уверена, ваш трюк будет свежее того, что показал этот невежа Ногус, – сказала уязвлённым тоном. – Я-то думала, он – артист и джентльмен!
– Кто вам такое сказал, мадам? – Жабон снисходительно взглянул на старушку. – Иеронимус Ногус – унылый очковтиратель, и единственному стоящему трюку его научил ваш покорный слуга! – покрутил тросточку в пальцах.
– Ах, я так плохо разбираюсь в людях! – Роза поглядела на пустой стул Альфреда. – Так вы нас порадуете своим фокусом?
– Каким из них? – Жабон уставился на Айоду плотоядным взором. – Я этих фокусов столько выкинул!
– Тем самым, о котором мы говорили, – старушка отложила бинокль и прикрылась веером. – Скушаете рояль?
– Если мне тоже не откажут, скушаю непременно, – Жабон перевёл взгляд на Октавиана и причмокнул. – Ведь вам, детки, аккомпанемент всё равно не нужен.
– Детки? – Роза огляделась.
Айода стояла выпрямившись, положив руки на спинку стула. Её лицо было спокойным, только в глазах кружился рой золотистых искр.
Глазки гостя, напротив, были потухшими, без живого блеска. Казалось, их и нет вовсе, а на месте зрачков – отверстия, уходящие на неизвестную глубину.
– Может, не будем соглашаться? – шепнул Октавиан. – Помнишь, что стало с моим экспромтом?
– Поздно, – Айода смотрела Жабону в лицо. – Ты же слышал, ему и корабль съесть ничего не стоит.
– Но как же эти люди? – Октавиан кивнул на битком набитый зал.
– Я отвечаю за тебя одного, – вихрь в её глазах замер и закружился с новой силой.
– Отвечаешь? За меня? – удивился он.
– Я всего лишь лучик, – зачем-то сказала Айода и добавила, не спуская глаз с Жабона: – Если кто-то хочет, чтобы его съели, тот будет съеден по своей воле.
– Просим, маэстро! – Роза повернулась к мальчику. – Не откажите этому милому, проницательному господину.
– Соглашайтесь, маэстро! Публика ждёт! – дама за соседним столиком сунула левретку в вазочку для фруктов и захлопала. К ней тут же присоединились другие зрители.
– Просим! Просим! – закричали все, желая новых, ещё более невероятных приключений.
К Жабону подошёл помощник капитана:
– Это вы прилетели с маэстро Ногусом? Вы тоже фокусник?
– Ага, фокусник, – толстяк буравил Айоду взглядом.
– Изволите что-то продемонстрировать?
– Наш гость будет кушать рояль, – во всеуслышание заявила старушка Роза. – Ars longa, vita brevis! – сменила веер обратно на бинокль.
Моряк кашлянул в кулак, скрывая улыбку:
– И как прикажете вас объявить?
– Да как угодно, – бросил Жабон.
Офицер поднялся к микрофону:
– Дамы и господа, сейчас перед вами выступит мистер Икс! Он покажет «смертельный номер» с проглатыванием рояля!
Раздались звонкие аплодисменты. Люди за дальними столиками встали, чтобы лучше рассмотреть смельчака, вызвавшегося прилюдно съесть концертный «Stеinway».
– Брависсимо! – выкрикнул какой-то «поклонник» фортепианной музыки.
– Просим, уважаемый мистер Икс…Икс-Эль! – публика вовсю подбадривала самоотверженного артиста. – Покажите этому негодному роялю!
– Я мигом, – Жабон подмигнул и, помахивая тросточкой, попрыгал к сцене.
Прожектора поливали его потоками света, публика ловила каждый жест. Но, занеся ногу над ступенькой, циркач замер, а затем повернулся к залу.
– А может, к чёрту рояль? – рявкнул неизвестно откуда взявшимся громоподобным басом. – Давайте сменим масштаб мероприятия!
Публика загудела, дивясь такой вокальной метаморфозе, а кто-то попытался выяснить, что артист имеет в виду под «сменой масштаба».
– Даёшь рояль! – крикнула старушка Роза и свистнула в два пальца.
– Валяйте, меняйте! – потребовали из дальнего угла зала. – А то нам отсюда ничего не видно!
И все принялись аплодировать и свистеть, а Жабон поднял руку, взывая к тишине. Глядя в слепящий зрачок прожектора, он и не думал жмуриться или заслоняться ладонью. Со стороны даже казалось, что точечки его глаз увеличились в диаметре и стали ещё чернее.
– Сейчас я покажу вам такой фокус, – голос циркача перекрывал аплодисменты и свист, – который никакие Гудини и Ногусы вам не покажут!
Взлетев в воздух, словно на невидимой проволоке, он повис над сценой и плавно опустился на носок туфли, выставив тросточку перед собой.
Такая прелюдия вызвала шквал аплодисментов. Откуда ни возьмись, снова вынырнули вездесущие репортёры, зашипел магний. Прожектора продолжали охаживать артиста столбами света, и тот распрямил спину, укрепляясь на широко расставленных ногах. Затем, раскинув в стороны руки, будто собираясь обнять воздух, начал медленно всасывать его дрожащими от напряжения губами. Лёгкие циркача, очевидно, были развиты на славу – вдох продолжался и продолжался, а грудь, и без того выпуклая, всё больше вздымалась и раздувалась.
– Да он же весь надувается! – восторженно выкрикнул кто-то.
Словно в подтверждении сказанного, чёрная шёлковая бабочка сорвалась с сорочки, а по залу пронёсся шелест – все разом выдохнули за фокусника, который переводить дух и не собирался. Воцарилась мёртвая тишина. Люди, не мигая, наблюдали, как тело в сиянии прожекторов набухает, нарушая все привычные законы физики, словно лёгкие и диафрагма располагались у него в руках, ногах и даже голове. На глазах изумлённой публики Жабон рос, как фигурный резиновый баллон, в который нагнетали воздух сразу сто автомобильных насосов. Фрак пошёл трескаться по шву, и пуговицы, стуча горохом, посыпались с расползшейся сорочки. Но не это заставило зрителей выдохнуть так же дружно второй раз: заодно с воздухом, чёрная щель между нереально расплывшимися губами начала подтягивать и свет прожекторов. Ослепительное белое пятно оставило сцену и, свившись воронкой, поползло в широченный рот циркача. Блеск люстр более не рассеивался по залу, а вытянулся световыми макаронами, устремляясь туда же. Люди переглядывались в быстро наступающих сумерках – ничего подобного никому видеть ещё не доводилось. Светящиеся ручейки на потолке забирали и уносили с собой огни меркнущих ламп, и все были уверены, что происходящее – хитроумный, заранее спланированный трюк.
Айода смотрела, как со щеки Октавиана сплывают прозрачные радужные полоски, но её друг этого не замечает.
– Тебе пора уходить, – сказала она тоном, не терпящим возражений.
– Сперва выведем людей! – Октавиан тоже был настроен решительно.
Он бросился к Розе, но старушка даже не повернула головы.
