– Что «не-е-ет»? – на её лице было неподдельное удивление.
– Не может быть!
– Что «не может быть»? – Медина проследила за его взглядом и поправила причёску. – Что, она прекраснее меня, что ты так вылупился?
Ногус продолжал смотреть на мадонну, улыбавшуюся с полотна кротко и печально.
Красотка подняла с пола сплюснутый плод, взвесила на ладони, покрутила в пальцах и, как делали все до неё, осторожно понюхала.
– Смотри-ка, правда, лимон! Только с чего ты взял, что он музыкальный? Я никакой музыки не слышала.
– Это… – Ногус кашлянул, возвращая голосу прежний тембр. – Просто я…
– Что?
– Понял…
– Что ты от меня без ума?
Маг сгорбился, крылья орлиного носа безвольно обвисли.
– Не ты один, Иероша! – она поднялась с места, оставив коленопреклонённого мужчину перед диваном, но тут же вернулась с книжицей. Полистав, нашла нужное место и с запинками продекламировала: «Не подобает… от любви страдать… Тому, кто миром… должен обладать»!
– «Шахнаме»? – Ногус невесело усмехнулся. – Перед этими строками я ещё постою на коленях. – Он выдержал паузу и поднялся, но брюки отряхивать не стал. – И кто же в этом дворце читает Абулькасима Небесного?
– Тристан, бывший камердинер. Слушай, а почему лимоны выжаты?
– Кто бы мне самому сказал, – Ногус достал из кармана бабочку, стал привязывать на место.
– Там на столике – соки, ты, часом, до этого на кухню не забегал?
– Увы, – маг отошёл, наполнил золотую чарку.
– Значит, не знаешь?
– Нет.
– А твой братец-переросток? Кстати, он не появлялся?
Ногус поперхнулся.
– Вижу, было дело, – она ловко закинула лимон в расписной пифос.
– Гм, теперь это будет значительно реже.
– Почему ты так решил?
– Думаю, он уже всё увидел, – маг обмахнул лацкан платком.
– Что увидел? Опять тайны?
– Да нет же, нет, – он заторопился, стараясь угодить, – я говорю о том сердце.
– О каком сердце? – Медина насторожилась.
– Где райская музыка.
Её зрачки расширились:
– Ты показал своему братцу-переростку то, что нужно мне в самом главном моём деле? Ты рехнулся!
Иеронимус, растерявшись от таких слов, принялся заново снимать бабочку и раскрывать воротник.
– Но, гм… я лично ничего не показывал, – его щека задрожала. – Я только допускаю, что он мог видеть тетрадь профессора.
Женщина всё больше распалялась:
– И ты говоришь, дело выгорит! – её глаза метали молнии. – А может, твой братец ещё больше подрос, может, вымахал в дядю или папашу? Или дедулю? И теперь он будет так командовать, что ты и рта не посмеешь раскрыть! И как ты собираешься учинить мой триумф, когда сам будешь пресмыкаться, как… – она поискала взглядом. – Фу, Карафа! – прикрикнула на игуану, под шумок расправлявшуюся с цилиндром гостя. – Ещё отравишься этими… сплющенными кроликами!
Иеронимус стоял, опустив голову, его ноздри глядели влажно, со слезой.
Главная опекунша умерила пыл:
– Ладно, Иероша, не хнычь, – взяла ящерицу на руки. – Сделаем так, как ты нарисовал. Только заруби на своём длинном носу: теперь везде и всегда командую только я!
Луна то ныряла в облака, то снова появлялась, и тогда дорога, бегущая между скал, озарялась её бледным светом. Двое солдат шли в сторону океана, где в сумерках маячила Зелёная башня. За плечами у них были пустые мешки и ранцы, также туго набитые пустыми мешками, на поясах – фонари, которые они не зажигали, чтобы не привлекать внимание. Усатый нёс на плече моток альпинистской верёвки с узлами, его хромой товарищ – пилу для резки металла.
– Думаешь, Ничто и есть та богиня? – Кот остановился, поджидая напарника.
– Конечно! – догнал его Стопа.
– Но зачем ей носили еду, если она статуя? – он всмотрелся в сумерки за плечами товарища, проверяя, не идёт ли кто следом.
– Наверно, тайный ритуал, – Стопа тоже оглянулся. – Вроде жертвоприношения.
– А, может, жертвы приносили не ей, а кому-то ещё?
– Кому?
– Ну, скажем, библиотеке?
Стопа отрицательно покрутил головой:
– Не-е-е, по-твоему, на столько книг давали всего один поднос с одной тарелкой, одной ложкой и одной кружкой?
– А почему нет? – Кот поправил моток верёвки на плече. – Может, они ели по очереди.
– И как, скажи, книги могли есть кукурузную кашу и рыбу, да ещё возвращать посуду обратно?
– Да запросто!
– Нет, это невозможно.
– Э-э-э, не будь таким простодушным! – солдат погрозил во тьму пальцем. – Я уверен, книги могут ещё и не такое. Это они с виду тихие – стоят себе или лежат, будто ни при чём, а в каждой, как в запечатанном кувшине, сидит свой джинн.
– Джин? – товарищ оживился.
– Да не, Стопка, чудище такое! – Кот скривил страшную физиономию, показывая злого духа. – И потом, недаром щель в стене аккурат, чтобы самая толстая книга могла пролезть и взять поднос.
– Ну, не знаю, – Стопа почесал выбритый подбородок. – Человек может проглотить книгу, но чтобы книга кушала человеческую пищу… И потом, для нас лучше, чтобы еду носили статуе – к чему столько лишних свидетелей?
Кот кивнул:
– Борода думал, мы – глупцы, но теперь ясно, почему он приказывал завязывать глаза. Просто не хотел, чтобы кто-то увидел клад!
– А ты уверен, что богиня была из серебра, а голова из золота? – Стопа старался не отставать.
– Да провалиться мне на месте, видел своими глазами! Думаешь, почему Борода запретил об этом рассказывать?
– А, может, она вся золотая – с маковки до пяток?
Солдат пожал плечами:
– Может, и вся, под покрывалом же не видно…
– А как ты думаешь, сколько в ней пудов?
– Когда один археолог нашёл гробницу, он тоже думал, что царь весь золотой. А оказалось, только маска золотая, а остальное – кости и марля.
– А вокруг ложа что-то было?
– Ага, пеликаны.
– Какие пеликаны? Я о чём толкую! – Стопа перекинул мешки с одного плеча на другое.
– Ах да, – Кот кивнул. – Там так всё сияло, будто комната до потолка набита сокровищами.
– Наверняка, в этой гробнице всего навалом – и камней, и золота! Недаром Борода приказал держать рты на замке, – повторил с надеждой.
