Напарник встал на колени и ухватил за кончики золотых волос, одновременно пытаясь удержать равновесие.
– Она тащит меня вверх! – закричал, поднимаясь с колен, а потом и вовсе вытягиваясь и балансируя на цыпочках с поднятой рукой.
– Держи крепче! – Кот продолжал светить сквозь пролом.
– Не могу! – Стопа чуть не плакал.
– Думай о фруктовом садике!
– У-у-у!
– Ладно, отпускай! Не ровён час, разобьёшься…
Солдат распластался на крыше, а богиня, подхваченная порывом ветра, поплыла в сторону города.
– Ну вот, ты оставил нас без заработка! – Кот опустил фонарь. – Теперь наш клад поймает какой-нибудь негодный штатский!
Стопа не знал, что на это ответить и уселся на балке, свесив ноги в пролом.
– Слушай, – он поглядел вниз, на фонарь и люк в пятне света. – А может, главный клад там, где книжная гора? Если бы я его прятал, точно бы зарыл в книгах!
Кот подцепил носком башмака ржавое кольцо:
– Раз уж пришли, давай глянем. Но стоило тогда карабкаться по стене? Можно было просто раздолбить внизу кирпичи…
Профессор вывалился из плюющего искрами шкафа и замер на полу. Ему было больно двигаться – больно и стыдно. Как бы Мелия не поступила, ему следовало до конца оставаться верным своему чувству.
Он сел, замечая, что рубашка на животе сгорела, и на теле глубокий ожог, но совесть жгла куда сильнее.
Пуп попытался настроиться на прежний мажорный лад, взывая к своей счастливой повадке, но молчание внутри было оглушительным и полным. И, сидя у чадящего пустоскопа, он вдруг понял, что привычный светлый настрой и был звуком заветного колокольчика. В самом начале, задолго до встречи с Мелией, так звучала надежда на эту встречу, а потом серебристый звоночек перешёл в звучание любви. Теперь же, с исчезновением его светлой нотки, не осталось ни любви, ни надежды.
Превозмогая тошноту и головокружение, профессор поднялся и направился к кабинету мага. Он не знал, что скажет и о чём будет спрашивать, – никаких доказательств вины Иеронимуса не осталось: единственная улика, образ лимона-самородка, рассеялась по эфиру, как и нотный пепел крылатой лодки.
В кабинете Пупа встретил Жабон. Циркач подписывал бумаги, по обыкновению, прилепляя их пятернёй к щеке.
– Профессор! – воскликнул он, полоща листок в воздухе. – Примите поздравления!
– Поздравления? – опешил Пуп.
– А вы ничего не знаете? Вся мировая общественность уже выражает свой восторг! – толстяк пошарил на кресле и, ухватив тросточку, встал навстречу.
– Мировая общественность? – учёный запахнул полы сюртука, но Жабон успел заметить прожженную рубаху и ухмыльнулся.
– Горячие поздравления! – выставил пухлую ладошку.
Пуп машинально протянутую руку пожал:
– Но с чем?
– Как же, дорогой вы наш гений! Амальгама не только получена, но и нанесена на чашу, – он сделал многозначительную паузу. – И проектор-рефлектор уже фунциклирует!
– Фунцик… что? – Пуп забыл, зачем пришёл, просто оторопело моргал.
Жабон освободил руку из каменной ладони изобретателя и сел обратно за стол.
– Но как же такое может быть? – к Якобу вернулся дар речи. – Впереди ещё поле непаханое!
– Было поле, было, а теперь – нет! – ассистент поёрзал на тросточке и взял новый документ. – Впрочем, сегодня после обеда у нас генеральная репетиция.
– Репетиция?
– Да, нашего с вами общего представления.
Пуп нахмурился:
– Это что, опять какие-то фокусы?
– О нет, дорогой профессор, – Жабон хитро прищурился. – То, что вы увидите, будет на самом деле.
В голове учёного всё смешалось: и колокольчик, и лимон-самородок, и несчастная сюита, и бурдюк, и проектор-рефлектор.
– Но как вы получили состав? Как нанесли его на чашу? – он попытался собраться мыслями. – Ведь надо владеть навыками, технологией, да просто знать нужную формулу!
– Я вас умоляю, – толстяк обмахнул щёку ладошкой. – Это же не главное!
– А что главное? – растерялся профессор.
– А что главное, вы чудесно знаете сами, – Жабон подмигнул учёному. – Но, если вдруг забыли… А, впрочем, ну её, эту бумажную волокиту! – отодвинул стопку бумаг. – Давайте приступим прямо сейчас, пока вы себе ещё что-нибудь не сожгли.
Пуп, как сомнамбула, поплёлся следом за циркачом, наблюдая за полётами его тросточки. В глубине души он всё ещё считал, что происходящее – какой-то очередной каламбур.
– Ждите моего сигнала, – напутствовал его Жабон у канатной дороги. – И ни в коем случае не кладите трубку!
Войдя в шатёр, Пуп тут же принялся разглядывать чашу проектора-рефлектора. Он поднялся по трапу, изучая аппарат вблизи, но, касаясь пальцами тончайших зеркальных пластин, каких-либо изменений не обнаружил. Сомнения в серьёзности слов ассистента становились всё сильнее, но тут зазвонил телефон.
– Включайте вашу посудину и готовьтесь к представлению, – пискнула гарнитура.
Профессор повернул рубильники и опустился в кресло. Излучатель заработал, посылая на арену конус бледно-голубого света, но изображение отсутствовало. При других обстоятельствах Якоб, возможно, улыбнулся очередной проделке циркача, но тяжёлое предчувствие повисло над головой, как объёмная чаша излучателя.
Прошло ещё несколько минут, и луч, падающий из-под купола шатра, начал мутнеть. Он постепенно напитывался красками, и по телу учёного побежали мурашки. В мерцающем конусе, с удивительной отчётливостью проступили верхушки деревьев. Они наплывали, расходясь в стороны, трогая щёки, будто Пуп сам летел над лесом. Изображение было совершенно живым, кристально чистым, без каких-либо помех и замутнений. Он мог не только видеть каждый из самых мелких листиков и слышать их шелест и аромат, но и ощущать настроение растений. То, что происходило в шатре, превосходило все самые смелые ожидания.
В трубке затрещало, пискнуло, и послышался голос Жабона:
– Ну, что скажете?
– Невероятно, какое удивительное качество сигнала! – воскликнул Пуп. – Какая плотность передачи чувства!
На другом конце провода удовлетворённо чмокнули:
– Вы, как всегда, были правы, профессор!
– В чём прав? – он вслушался в шипение гарнитуры.
– Ключик, который… теоремы… – то пропадал, то появлялся далёкий фальцет.
– Как вам это удалось? Я думал, вы шутите!
– О, нет, нет, профессор, всё на полном серьёзе! – голос Жабона прорезался сквозь треск. – Вы сами давно нашли ответ, но продолжали… – его вновь окутали помехи, – не там… надо…
