Тоненькое хихиканье совсем утонуло в электрических шуршаниях, и Пуп не расслышал слов собеседника.
– Повторите, что вы сказали! – крикнул в трубку, продолжая наблюдать за происходящим.
– Субстрат лучисто… – донеслось сквозь шум, – в действии…
– Вы получили чудесные лучи? – в пятке Пупа вновь заныл проклятый железный крюк. – Но как вам самому это удалось?
Снова послышалось хихиканье, и голос Жабона приблизился, зазвучал со всех сторон, словно шёл из чаши рефлектора:
– Ну почему же, самому? А как удалось, сейчас узнаете!
Профессор продолжал прижимать трубку к уху, ощущая, как несутся к его сердцу чувства леса, зеленеющего в конусе луча. Импульсы аппарата передавали настроения и мысли деревьев – они текли прямиком от корней, стволов и крон, сплетаясь с его нервными волокнами. Всё было в точности, как Якоб и предполагал, и даже ярче. Но волны эти несли смешанный сигнал тревоги, растения явно чего-то боялись. Он понял это одновременно с тем, что перед ним – та самая, волшебная роща дриад.
Ветви разошлись, пропуская эфирный диоптр на их с Мелией опушку. Но сейчас знакомые места будто вымерли: деревья вытянулись и замерли, листья не шептались, трава напряглась, а цветы прятались, свесив головки и сжав лепестки. Удивительное безмолвие царило во всём: не пели птицы, не слышался весёлый говор ручейка. Казалось, лесные нимфы покинули свой чудесный уголок. И тут, среди настороженной тишины леса, Якоб с особой отчётливостью уловил сны милой подруги, дремавшей в своей матери-ольхе.
В первый миг он испугался, что проникает в недозволенное, делая это тайком. Но родные, тёплые волны, плывшие из глубины ствола, моментально развеяли все сомнения.
Мелия представляла, как они вдвоём путешествуют на крылатой лодке, как садятся в незнакомом лесу с водопадом, и наяды, новые её сёстры, такие гостеприимные и ласковые, окружают их. И сразу начинаются знакомства, обмен сияющими знаками, а следом – забавы, весёлые танцы, и всюду радость, всюду свет, ведь её любовь здесь, рядом с ней! Это Якоб услышал особенно отчётливо – дриада с такой теплотой ласкала его образ в своём сне, что у него выступили слёзы. Ни о ком другом она не думала и не мечтала. Но каким контрастом к этим светлым переливам было звучание бодрствующих деревьев! Они посылали всё более ясный сигнал тревоги, и Пуп невольно ощутил, как волнение растений передаётся ему самому. Кто-то, находящийся здесь же, но невидимый за границами лучевого конуса, вселял в округу страх. И он вздрогнул вместе с лесом, когда на опушку шагнули фигуры в чёрных плащах. Острые, опущенные на лица, капюшоны напомнили ему монахов-инквизиторов. Фигуры со всех сторон обступили ольху, и профессор невольно дёрнулся вперёд, но телефонный провод его остановил.
– Что происходит? Ответьте, Жабон! – он вслушался в треск гарнитуры. – Это что, ваши фантазии?
– Не мои, профессор, не мои, – послышалось сквозь шипение. – А ваши!
– Но я не понимаю, – пролепетал Пуп. – Это же…
– Терпение, – фальцет вновь зазвучал необыкновенно отчётливо. – Скоро всё узнаете!
Якоб трепетными пальцами нащупал регулятор диапазона, до предела расширяя радиус луча, и стала видна крылатая лодка, стоящая недалеко от ольхи. Но это была не его прогулочная венецианская гондола! В сказочной роще бросила якорь ладья с хищной, драконьей головой.
Одна из тёмных фигур скинула плащ, и он с ужасом узнал отвратительного ноздрястого бурдюка из катакомб. Тот сжимал что-то в блинной ладони, скатанной трубочкой.
– Эй, что вам надо? Кто вы?! – закричал профессор, обращаясь к тёмным фигурам, словно забыв, что те, кого он сейчас видит и слышит, его самого ни слышать, ни видеть не могут.
Ольха проснулась, зашелестела, предупреждая нимфу об опасности, но Мелия всё ещё была во власти сладкой дрёмы. Её окружало сияние грёз, в блеске которых все другие звуки меркли. Дриада улыбалась во сне – нет, она больше не будет таиться от сестёр и всё им расскажет! Пусть знают, что она влюблена в человека, что их зелёный островок не одинок во Вселенной, и есть другие острова и океаны, где живут родственные им души. И вместе с любимым они полетят над горами и над морями, разыскивая всё новых и новых сестёр и братьев. О, сколько радости обещают эти путешествия, эти новые, нескончаемые встречи!
– Отзовитесь, Жабон! – взывал Пуп снова и снова. – Немедленно объясните, что происходит!
В трубке, кроме шипения и треска, ничего слышно не было, и скрепя сердце, он стал наблюдать дальше.
Фигура рядом с бурдюком сняла капюшон, и Якоб похолодел, увидев каменные глаза малахитовой красавицы. Нимфа совсем скинула плащ, обнажая безупречное тело античной статуи. Другие жрицы подземного царства также освободились от плащей – кроме золотых ожерелий и браслетов на руках и ногах на них ничего не было.
Бурдюк разлепил блин, подавая что-то малахитовой деве, и та пошла вокруг ольхи, пританцовывая и звеня украшениями.
Пуп потерянно всматривался в происходящее, и трубка потрескивала и шипела в его поднятой руке.
Каменные нимфы, встав цепочкой, повели хоровод вокруг ольхи, и к звону их ожерелий и браслетов вдруг присоединился знакомый голос серебряного колокольчика. Нотка Мелии ожила, наполняя округу своим прозрачным голоском.
Ольха затрепетала сильнее, её ветви задвигались, как от налетевшего вихря. А бурдюк подошёл к дереву и раздул ноздри, пытаясь учуять под корой спящую дриаду.
Танец каменных нимф становился всё более порывистым, а звон колокольчика – настойчивей. Неожиданно листья ольхи замерли, и несколько мгновений она не подавала признаков жизни. Но вот, шероховатая кора начала просвечивать и наполняться глубиной.
То появляясь, то вновь исчезая, сквозь неё проступили контуры девичьего лица. Сверкнул один широко открытый глаз, за ним другой. Полупрозрачное, оно вышло вперёд всеми чертами, качаясь из стороны в сторону, словно лист на ветру. С лёгким шелестом упала на лоб прядка волос, глаза моргнули, и дриада, сидящая на корточках, стала видна целиком.
Радость на её лице сменилась недоумением, а следом испугом. Быстро оглядевшись, она сжала кулачки и попыталась снова стать невидимой, но тщетно, – звон колокольчика лишал её волшебных сил.
Бурдюк обнял полупрозрачный ствол ольхи, нависая над кудрявой головой девушки.
«Милая, – услышал профессор неровный, скачущий голос. – Разве ты меня не узнала? Это же я, твой Якоб-тру-же-ник!»
Застыв, он смотрел, то на нимфу, то на бурдюка, невольно отмечая в его рыхлом теле сходство с медузой, растаявшей в огненном озере.
«Разве ты забыла, как мы с тобой слушали ту волшебную… пташку?» – волнистый рот затрепетал, растягиваясь в подобие улыбки.
Мелия вздрогнула – исковерканное имя божества прозвучало как гром среди ясного неба.
Бурдюк наклонился ниже, к самому уху, прикрытому колечками кудряшек.
«Этот колокольчик, – его голос вибрировал, стараясь удержаться на достоверной ноте, – ты сама мне его дала. И сейчас он играет очень важную нотку. Важную для тебя, меня и… одного дельца!»
