Послышалось тоненькое хихиканье, шедшее то ли из бурдючного чрева, то ли из телефонной трубки.
«У тебя есть что-то, что очень нужно мне. Не спрашивай, для чего мне это нужно, ведь влюблённые не спрашивают, а просто всё отдают!»
Мелия молчала, но Якоб продолжал принимать все её мысли. И сейчас, в этот страшный момент она думала не о себе, а о нём. Нимфа была готова отдать всё, что у неё есть, но никак не могла взять в толк, почему тот, у кого серебряный колокольчик, совсем не похож на её любимого.
Ещё одна фигура в капюшоне подошла и сложила под деревом какие-то чёрные мешки.
Якоб не сводил с Мелии глаз и всё нажимал и нажимал кнопку вызова в надежде упросить Жабона прекратить происходящее. Он не знал, что прибор транслирует события уже свершившиеся и хранящиеся на одной из бесчисленных полочек тонкого мира.
– Ах, это вы, профессор, – как ни в чём не бывало, отозвался циркач. – Как вам представление?
– Немедленно оставьте мою невесту в покое! – закричал Пуп, не помня себя. – Покиньте рощу! Зачем вы заставляете меня верить, что это я там, около дерева? Неужели страдания людей могут быть смешными? Что у вас за цирк такой! – он исступлённо тряс гарнитуру. – И верните колокольчик, это вы похитили его!
– Ой-ой, какие страшные обвинения! – уколол и удалился фальцет. – А может, вы забыли танцы с самоцветными феями? Но я вас не виню, с ними забудешь всё на свете, не так ли, ювелир вы наш?
– Это видения… сон… – бормотал Якоб, с ужасом наблюдая, как бурдюк раскачивает дерево.
– Видения… сон… – повторил голос под куполом шатра. – Ничего, найдёте себе другую!
Словно услышав Жабона, Мелия убрала ладони от лица. А Якоб вдруг понял, почему дриады не брали младшую сестру с собой. Когда-то в студенческие годы, на лекциях по легендам и мифам древности, им рассказывали, что лесные нимфы могли видеть будущее, лишаясь за это дара любви. Мелия своего будущего не знала – она была единственной из сестёр, способной на человеческое чувство.
«Ну же, милочка, мне надо совсем чуть-чуть, – дребезжал ненавистный голос. – Всего пара ноток той песенки!»
Нимфа собрала все силы и предприняла ещё одну отчаянную попытку спрятаться. Она уменьшилась в несколько раз, но стать невидимой у неё не получилось. Бурдюк перестал трясти ольху и хлопнул блинами.
Каменные танцовщицы отступили, продолжая хоровод за границами светового конуса. Вместо них дерево окружили тёмные фигуры в плащах. Одна из них совсем приблизилась к стволу и показала дриаде блестящее полотно пилы.
Мелия ничего подобного прежде не видела и не знала, для чего эти наточенные зубья. Но ей стало ясно, что незнакомцы не оставят её в покое.
Страх, пронзивший сердце возлюбленной, отозвался мучительной болью в душе Якоба, не спускавшего с неё глаз.
«Почему ты мне не веришь? – бурдюк продолжал свои ноющие укоры. – Разве ты меня не узнаёшь? Где же твой игривый прутик?»
Услышав о прутике, профессор замер, как громом поражённый. А чудовище с новой силой затрясло ольху, внутри которой, словно кораблик в стеклянной бутыли, колыхалась маленькая девичья фигурка.
Не выдержав, Пуп бросил трубку и на негнущихся ногах вошёл в конус луча. Раздался треск электрических разрядов, полетели искры.
– Оставь её в покое, негодяй! – он впился в ненавистный чёрный куль. – Мелия, не верь, это не я! – кричал, хватая воздух скрюченными пальцами.
Бурдюк, которому удары, тычки и пинки Пупа не наносили ровным счётом никакого вреда, хлопнул блинами, и пила впилась в дерево.
Запертая в прозрачном цилиндре ствола, Мелия с ужасом смотрела на мелькающие зубья, а Якоб в бессильном гневе пытался остановить полотно пилы. Чудище снова хлопнуло, и пытка прервалась.
«Ты не передумала?» – дыры ноздрей уставились на бледно-фисташковое, блестящее от слёз лицо.
Мелия молча помотала головой, и профессор, не в силах помешать происходящему, бросился к рубильнику, выключая проектор-рефлектор.
Луч погас, и он остался стоять в тусклом, дежурном свете ламп.
– Нет, там не я… – слёзы, скатываясь с трясущегося подбородка, капали на переплетённые у груди пальцы. – Там не я!
Он не видел, как пила прошла остаток пути, но дерево продолжало стоять, и Мелия тоже встала, в последний раз окидывая взглядом свой сказочный лес. Не видел, как чёрные плащи навалились, и вокруг поваленной ольхи вспыхнуло, заколебалось прозрачное радужное свечение, а чёрные фигуры с мешками уступили место другим, со столярными инструментами. Ничего этого Пуп не видел. Когда тишину шатра расколол оглушительный телефонный зуммер, он снова и снова мысленно останавливал мелькающие зубья пилы. Аппарат трезвонил без перерыва, и прошло несколько минут, прежде чем он взял трубку.
– Эй, рыцарь света! – Жабон злорадно хихикал. – Никуда не уходите, это ещё не всё!
В гарнитуре кликнуло и затихло, а чаша проектора-рефлектора засветилась сама по себе.
В конусе луча зеленела всё та же знакомая поляна. Драконьей ладьи уже не было, а на месте ольхи, в куче опилок, стоял шкаф – точная копия гардероба, в котором изобретатель разместил первую компактную модель пустоскопа.
Не чувствуя под собой ног, Якоб побрёл по мерцающей траве к отполированному ящику. Он обошёл вокруг, не решаясь подойти ближе, а, когда всё же подошёл, тут же в ужасе отпрянул: в узорах древесины, крошечная, как эльф, застыла Мелия. Её черты слились с извивами волокон на доске, а слёзы выступили на поверхности капельками янтарной смолы.
Содрогаясь, он протянул к милой нимфе руку, но лишь гладил пустоту, раскрашенную своим гениальным изобретением.
Незримая за границами луча, волшебная роща смотрела на него с безмолвным осуждением, и все до единой сёстры Мелии тихо стояли за его спиной.
– О, я погубил эту светлую, детскую душу! – повторял Пуп сквозь слёзы. – Мне не будет прощения ни на Земле, ни во всём Млечном Пути!
Он уже не сомневался, что увиденное – не трюк, и его любовь больше никогда не вернётся в мир человеческих легенд. Но, бредя к канатной дороге, то и дело оглядывался, словно ждал, что Мелия окликнет его, беззаботной пташкой выпорхнув следом.
Не помня как, профессор дотащился до площадки фуникулёра и увидел, что башенки и альпийский сад на другой стороне ущелья скрыты чёрным туманом. Он протёр очки и присмотрелся, различая в клубящейся мгле очертания продолговатого овала. Поражённый внезапной догадкой, Пуп бросился к ограждению, грозя дьявольскому облаку кулаком. А то, вобрав в себя рваные чернильные края, оформилось в корпус дирижабля, который поплыл прочь над вершинами гор.
