Друзья выпрыгнули из лодки и поспешили в сторону холма, сквозь дрожащие склоны которого проступали конструкции гигантского стадиона.
Лиловая нива вокруг была изрыта упавшими цветами, среди которых барахтались игуаны с саблями и серпами.
– Ха! Это похоже на кинематограф, где вместо простыни – раскрашенный пар, – заметил Бальба, угощая веслом игуану-воина. Но тот как ни в чём не бывало побежал дальше, махая саблей.
Порыв ветра донёс новые возгласы одобрения и аплодисменты – на луне среди полей заблестели озерца живой воды.
Октавиану показалось, что настороженное звучание сумерек отступает перед голосом Айоды. Но тут меж свинцовых бугров, которыми пучилась туча, прорезалась чёрная, волнистая трещина рта. Один из его краёв расширился, затрепетал от напряжения, и поверхность серебряного шара вновь стала голой.
Туча медленно потекла вниз, всё отчётливей являя неимоверно раздутую физиономию человека-бегемота. Грянул гром.
– Спасайтесь, дети мои! – из нарисованных кустов выскочил бледный седой человек в мантии кантора. – Я всегда знал, что не скрипка, не альт, а орган, орган! – истинный инструмент дьявола!
Заметив рогатого и чумазого Бальбу, он побледнел ещё больше, осенил себя крестным знамением и понёсся прочь.
Следом из тех же кустов вынырнули взлохмаченные близнецы Бебио и Пепио.
– Шеф-маэстро! – Бебио ненароком пронзил ящерицу с серпом и замахал руками, словно отгонял осу.
– Спасайтесь! – Пепио был так напуган, что не выказал удивления от встречи.
Октавиан бросился к скрипачам.
– Вы здесь, мои добрые друзья! – он радостно их обнял. – Вот так удача! Теперь мы легко спасём Песню!
Но близнецы его энтузиазма не разделили.
– Забудьте об этом, маэстро, – Бебио освободился из объятий.
– Даже не думайте туда ходить! – Пепио била нервная дрожь.
Внутри тучи заклокотало, и чёрный потёк пополз к яркому поплавку солнца, окунувшегося в залив.
– Без нас Песня погибнет, – Октавиан с надеждой смотрел на скрипачей, – а я знаю мелодию, которая поможет! – он огляделся, на чём бы записать ноты.
– О, на свете миллион песен! – в глазах Бебио блеснули слёзы. – Одной больше, одной меньше, от этого ничего не изменится!
– Да, уйдёмте вместе, маэстро, – взмолился Пепио. – Без вас мы играли одну пустую посуду!
Октавиан отступил в сторону:
– Да, всё так и было… – произнёс задумчиво. – Голос звал на помощь, но слышалась такая сомнительная нотка… Не думал, что это будут голоса моих братьев-музыкантов!
Он развернулся и быстро зашагал в сторону холма – с каждой минутой Айода звучала всё глуше и глуше.
– Может, вы поплывёте с нами? – Бебио с надеждой кинулся к матросам.
– Песня этого малыша спасла нам в океане жизнь, – Бальба вручил ему весло. – Нельзя платить ей такой чёрной неблагодарностью.
Неожиданный порыв ветра пронёсся по берегу, едва не свалив людей с ног, и в тот же миг Октавиан узнал голоса сестёр. Прима, Секунда, Терция, Кварта, Квинта, Секста и Септима кричали во весь голос.
– Берегись! – махнул он друзьям, пригибаясь к земле и зажимая уши ладонями.
Последовал ещё более мощный порыв, а чаша на подбородке тучи задрожала и взорвалась облаком зеркальных осколков.
Осыпав берег залива блестящим звездопадом, осколки унесли с собой и луну, и холм, и хрустальный Колизей. Пространство как-то сразу прояснилось – лавандовое поле с ящерами уступило место исконному природному ландшафту с конструкцией гигантского стадиона.
Акустическая атака дочерей Гракха только поколебала громоздкую махину тучи, и та, с громким чмоканьем всосав зеркальную розочку, ещё больше насупилась.
Октавиан со всей прыти устремился к стадиону, Пятница и Бальба – за ним.
– Слушай, мне это не кажется? – Бебио смотрел, как между двух широких спин с горизонтальными полосками загораются, вытягиваясь в высоту, полосы вертикальные – разноцветные и прозрачные.
– Нет, не кажется, – Пепио замер, присматриваясь к странному явлению. Сейчас, когда сумерки стали стремительно сгущаться, свечение было отчётливо заметно.
Бебио бросил весло и пустился догонять друзей, Пепио побежал за братом.
– Шеф-маэстро, а шеф-маэстро, но как мы спасём Песню? – Бебио пристроился сбоку, немного позади. – Нам что, надо будет петь хором?
– Да, как мы будем петь хором, у нас же нет голоса! – Пепио пристал с другой стороны, на таком же расстоянии.
– Достаточно того, что вы меня услышали, – обернулся Октавиан.
Радужное сияние над его головой вытянулось сияющей аркадой, круто забирая к стадиону и далеко обгоняя пятерых товарищей. Сейчас все двигались по дорожке разноцветных отсветов, дрожащих под ногами.
Люди, бежавшие им навстречу, прочь от амфитеатра, завидев странную процессию, нёсшую один из концов радуги, останавливались и шли следом.
На стадионе тем временем творилось нечто невообразимое. Часть зрителей смотрела на чёрную тучу, поглотившую останки зеркальной полусферы, часть – на одну из трибун, откуда в воздух неслись стрелы живого, разноцветного огня.
Радуга, вспыхнувшая в полутьме, явно была не капризом природы. Жители острова тут же сочли её знаком сил, бросивших вызов ночи, правившей здесь последние пять лет. Кто – в театральные бинокли, кто – в подзорные трубы, люди смотрели на принцессу. Солнечная корона над её головой разгоралась всё ярче. До Ногуса, барахтающегося в море выжатых лимонов, никому не было дела.
– Пой, девочка! Пой ещё! – умоляли люди. – Подари солнце!
Унция закрыла глаза – заветное звучание становилось ближе с каждой секундой.
– Да, девочка, пой! Спаси моё шоу! – магу удалось пробраться к микрофону. – Дай свет! – возопил он отчаянно. – Св-е-е-е-е-е… – его голос вдруг поплыл, поднимаясь выше и отрываясь от горла, пока не загремел из чёрной дыры, разверзнутой над стадионом.
– Та-а-а-а! – загудело басом. – Ма-а-а-а… – продолжилось баритоном. – …Ла-а-а-а! – подхватил тенор. – …А-а-а-а-а-а-а! – запищал фальцет, пикируя в начало субконтроктавы. – Све-е-е-е-е… – вновь принял эстафету бас, страшно кривляясь и заново карабкаясь вверх в неимоверной расхлябанности тембра.
Лицо иллюзиониста исказила гримаса отвращения, а следом и ужаса, щёки запрыгали, губы задрожали, и вся его тонкая и длинная фигура затряслась, превращаясь в веер мутных колебаний. Веер смёл микрофонную стойку, и из его створа вылезла трость с фрачным галстуком кис-кис под набалдашником. Поплясав на конце, трость потеряла равновесие и шлёпнулась в кучу лимонов.
Люди на трибунах застыли, глядя, как лучи прожекторов, меняя траекторию, устремляются к чёрному нёбу гигантской пасти.
