У меня есть подруга на 12 лет старше. Когда мне было тридцать, а ей сорок два, она как-то раз отодвинула клавиатуру, потянулась на стуле, похрустела косточками и выдохнула: «У-у-у нас еще столько кайфов впереди». Тогда я не находила поводов для оптимизма в возрасте за сорок. Но теперь ей 55, и нельзя не признать, что кайфов действительно было много и столько же ожидается. Потому что если ты сложный, то с возрастом мир для тебя становится все многомернее, раскрывается, как чайный лист в кипятке. Это как секс: у подростков – количество, у взрослых – качество. У подростков дешевые сигареты и песок в трусах, у взрослых виски и ортопедический матрас. И это естественный ход вещей.
Повзрослеть – не значит завести коллекцию обуви и построить новую гардеробную. Это не много новых вещей, это много новых страстных интересов и ощущений. И много успешных способов примириться с собой и жизнью и наслаждаться всем этим.
И опыт, его никуда не денешь. Он копится. И тоже придает объем восприятию, придает 3D-эффект всему. Ты уже много чего перепробовал, у тебя есть предпочтения, привязанности – в цветах, запахах, тактильных ощущениях, тканях обивки кресел…
Да, тебе это важно. Если обивка, скажем, коричневый синтетический ковер, не айс, конечно, но ты переживешь – на то и взрослый. Но если светлый лен – ты можешь быть счастлив уже от этого. Можешь сидеть в холле гостиницы, ждать кого-то, разглядывать свою руку на подлокотнике и переплетение нитей в ткани и радоваться.
И так во всем: в еде и алкоголе, в городах, их архитектуре (посмотри, какая лестница!), местах, делах и маршрутах, погоде и природе, кино и музыке, общении и дружбе, – в том, что важно, а на что закрыть глаза в человеке. Отобранные из множества – свои кайфы и любимые вкусы. И все это тебя не утяжеляет, а облегчает.
Другое дело, если ничего этого не произошло. Где-то что-то сломалось и не случилось. И нет у тебя глубоко-внутреннего ресурса – крупных и мелких привязанностей, любовей, симпатий, радостей, привкусов жизни… Финансовые возможности могут все это усилить, но не могут заменить.
И если совсем мало про что ты можешь сказать: «Ох, как же я это люблю! Прямо обожаю». То есть сказать можешь – любить не получается. Но вроде надо же иногда радоваться, и ты заглядываешь в себя и спрашиваешь: «Что я люблю больше всего в жизни? Кого хочу видеть прямо сейчас? Чтобы меня сейчас так порадовало, что прямо – ух!» И в ответ тишина. И можно еще поскрести ложечкой по медной кастрюльке желаний, но без толку. И вот тогда начинается: «Где мой увлажнитель для пятки? Почему чай холодный, шампанское теплое?» И кубики льда в бокале не той формы.
Но если все по-взрослому – в жизни у тебя больше того, что тебе нравится. Включая твои причуды и странности, песчинки и трещинки, которые давно обнаружил, с которыми сжился и которые тоже ежедневно украшают жизнь. Прелесть в том, что ты уже простил себе бзики, и с каждым у тебя есть история отношений: отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие – и все это позади. Любишь их в себе и знаешь, что они делают тебя не похожим на всех. Уверился в этом.
И еще твои ошибки, которые были то ли правда ошибками, то ли настоящей любовью, которая всегда права. Но взрослость, зрелость и сложность – это когда умеешь зализывать раны, запудривать шрамы либо носить их гордо, как ордена. И реже чувствовать одиночество, а если чувствовать, то не бояться его.
Как странно слушать призывы к простоте, «простым» человеческим радостям, неприхотливости утех, посыпание головы пеплом – да, мол, мне нужно больше условий для счастья, больше аксессуаров и мне уже мало дешевого портвейна и сигарет «Друг», чтобы веселиться. Тоска по подростковой неразборчивости, безбашенности и отчаянию во всем – она иногда всплывает. Но когда ты знаешь и любишь так много всего разного, любишь так подробно, раскусываешь с таким смаком, не жалеешь, что тебе не 20 лет. И о том, как часами валялся на пляже, не боясь обгореть, и обгорал-таки до полной смены кожи, вспоминаешь без сладостной ностальгии.
Как говорит один очень успешный продавец кондиционеров: когда ты нашел свое место под солнцем, твой выбор – оставаться в тени. Там бездна интересного и длинный список сериалов, которые еще надо успеть посмотреть.
Отпускаю!
Один молодой психолог, которого я имела несчастье оставить с детьми в качестве няньки, сломал наш комп. И в ответ на громкие стенания авторитетно наехал на меня в том смысле, что «нельзя ж так относиться к вещам! Нельзя дорожить! Нельзя привязываться!».
Я подумала: Как? И к вещам тоже? А, ну да.
Мой первый парень был не мой, а своей мамы. Любовь у нас была взаимная, но несчастная. Потому что маме я не нравилась. Она не просто меня интеллигентно не одобряла, приговаривая: «Сынок, послушай маму: эта девушка тебе не пара», – нет! Она активно противодействовала моему существованию. По-простому, по-народному: «Видела твою в городе – она так противно морщила нос. Вижу: наплачешься ты с ней!»
У каждой девушки был такой парень, в обществе которого она чувствовала себя тупой овцой. (Тогда я еще не знала, что если так себя чувствуешь, то сам он баран!) Мне мой все поломал. Он вроде и был со мной, и вроде держал на расстоянии. Особенно иногда. Если мимо ехал автобус, в котором гипотетически могли быть его родители, он отскакивал от меня и прятался за неровностями рельефа в виде афишных тумб. У меня не было политической воли, я думала: нельзя его подводить. И тоже пряталась.
Ну что скажешь – не повезло.
С моих 18 до 25 он талантливо растил во мне убеждение, что людям, как птицам, нужно много воздуха. Что им нужно давать свободу. Что нельзя привязываться, привязывать и давить. Иначе человек убежит и спрячется. Мол, достаточно просто быть. Просто любить. Просто давать. Прекрасная идея, считала я. И так и поступала, то и дело находя подтверждение правильности этой позиции. Но, кажется, ошибалась. Потому что в результате так хорошо научилась отпускать, что подпустить кого-то к себе теперь стало проблемой.
Никто и никогда не был моим. Или я не умела быть чьей-то. И меня бесит, когда говорят «мой мужик» (почему-то чаще всего это говорят женщины с лишним весом), или просто «мой» («ой! а мой-то!», бе-е-е-е-е-е-е), или «мой муж» с громадным акцентом на слове «мой». Так, знаете, говорят и оглядываются: все слышали? Чтоб никто себе не сомневался. Чтоб все завидовали. И я завидую.
У меня был муж, который для солидности называл меня супругой, а после развода был еще мужчина. Если нас спрашивали всякие нескромные: «Вы вместе?» – мы улыбались. Типа «кого какое дело?». И были типа вместе. Тогда я еще не знала, что если нельзя ответить прямо: да! – значит, не вместе. Однажды я погладила его по щеке и сказала: «Мой хороший». И он закрыл глаза. И так странно сказал: «Повтори, пожалуйста. Можно только первое слово». У меня не получилось.
Это одиночество, которое не выдавливается даже по капле.
Я на расстоянии ото всех. В результате я отпустила далеко и надолго отцов каждого из моих детей. Дала им слишком много воздуха. Так много, что теперь их нет вообще. Даже в виде звонков детям и алиментов мне. А с двумя детьми и полным неумением привязывать к себе завести того, кто был бы «мой», теперь уже невозможно.
