Там её ждала Тенепляска.
Кара перемахнула через изгородь и обвила руками шею кобылы. Тенепляска передала ей, как всё было. Они с Дарно разыскали серых плащей, как и рассчитывали, и её с удовольствием взяли в конницу. Скорпионо-волк следовал за ними в отдалении, а когда Тенепляска взошла на корабль, который должен был отвезти их в Де-Норан, Дарно пробрался в грузовой трюм.
Кара потянулась вовне своей силой и обнаружила волка. Он мчался сквозь подлесок Чащобы, радостный и вольный. И хотя Каре очень недоставало Дарно, она не стала призывать его к себе.
«Он счастлив. Пусть остаётся счастливым».
Кара уткнулась лицом в морду лошадки.
– Ну что, девочка, прогуляемся? – спросила она, хотя и так знала ответ. Левада, несмотря на густую траву и свежевыкрашенный деревянный забор, была не более чем тюрьмой для лошади, истосковавшейся по быстрой скачке.
Они помчались на запад, туда, где когда-то стояла деревня Де-Норан. Сейчас здесь раскинулись луга с яркими полевыми цветами, и почти ничто не напоминало Каре о прошлом, но всё же она сумела по приметам отыскать то место, которое было ей нужно: невысокий холм, вздымающийся над руинами, что когда-то были школой.
Кара опустилась на землю, пригладив шелковистую траву. Лесные зверушки выглядывали из-за ветвей и из норок. Они были бы только рады утешить свою королеву, но чувствовали, что сейчас ей надо побыть одной.
И Кара наконец позволила себе разрыдаться.
«Лукас, Лукас…»
Она и прежде переживала потери, но никогда ещё не испытывала ничего подобного. Эта утрата была осязаемой силой, которая высосала из неё всю энергию, от которой угасли все чувства, как будто сама смерть проникла в её жилы и поселилась в сердце. Карина скорбь была окрашена чувством вины, не только оттого, что она оказалась недостаточно хорошей вексари, чтобы спасти друга, но и из-за всех тех воспоминаний о Лукасе, что она принесла в жертву магии. Как только она могла подумать, что заклинание – какое угодно заклинание! – важнее минут, проведённых с мальчиком, которого она любила?!
«Если бы знать, что его у меня отберут! Я бы ни с одним воспоминанием не рассталась!»
Кара надеялась, что, вернувшись на холм, туда, где они столько раз бывали счастливы вместе, она сумеет восстановить хоть что-то из того, что забылось. Она стиснула голову руками, заставляя себя вспоминать, но всё было напрасно: дыры в ткани её памяти зияли по-прежнему, неизменные, как тьма меж звёздами. Кара впервые в полной мере осознала, каких чудовищных жертв требует магия вексари. Ведь воспоминания – это кирпичики, из которых строится жизнь. «Они делают нас теми, кто мы есть, – размышляла она. – Они руководят нами, наставляют нас, укрывают тёплым одеялом, когда жизнь чересчур холодна. Без воспоминаний мы, считай, и не люди…»
Эта мысль укоренилась в её голове и, как часто бывает с хорошими идеями, оставалась незамеченной, пока, на обратном пути в деревню, не расцвела, обернувшись полноценным откровением. Кара перевела Тенепляску на шаг, снова и снова обдумывая посетившую её догадку.
«Неужели это так и есть?» – думала она.
Только один человек мог знать наверняка.
Спросив дорогу у юного серого плаща, слишком напуганного, чтобы смотреть ей прямо в глаза, Кара направилась в ту часть Чащобы, которая ещё не успела обновиться и оставалась прежней угрюмой чащей. Густые кроны заслоняли солнечный свет, сучья тянулись к путнице когтистыми лапами. Тенепляске эта внезапная смена обстановки пришлась не по вкусу, зато Кара внезапно почувствовала себя спокойнее.
– Не переживай! – шепнула она на ухо кобыле. – Бояться тут нечего.
Кара чуяла поблизости своих животных. Тут они были более жуткими, чем в светлой части леса, но ничуть не менее преданными. И мысленные мостики наводить было не надо: звери знали, кто она такая, и приветствовали её, будто родную. Кара купалась в лучах их незатейливой преданности и мысленно отвечала любовью на любовь.
«Как они изголодались по добрым мыслям! – думала Кара. – Если у всех монстров и есть что-то общее, так это то, что они недополучили любви в своей жизни». Ей вспомнился фаэникс, который спустя тысячи лет, проведённых в одиночестве и темноте, мечтал только о друге, вспомнилась Грейс, алчущая одобрения своего отца…
А это привело её к мыслям о принцессе Евангелине.
«Чего же ты хотела? Что сделало тебя чудовищем?»
Кара подозревала, что именно это могло быть ключом ко всему.
Она отыскала массивное старое дерево, о котором рассказал ей серый плащ, и постучалась в дверь, встроенную в ствол. На стук никто не отозвался, и Кара, отворив дверь, вошла в дупло размером с комнату. Мебели там было очень мало: примитивная кровать, пара табуретов и длинный стол, уставленный пузырьками и баночками с травами. Пол был густо усеян шелухой от семечек, будто в норе грызуна. Кара подошла к столу и заглянула в увеличительное стекло, установленное над крупным коричневым семенем. Семя было вскрыто с немыслимой точностью и набито чем-то, похожим на птичьи перья.
– Не трогай, – раздался чей-то голос. – Оно ещё не готово.
Кара стремительно развернулась – на пороге стоял Сордус. Его тёмно-русые волосы почти совсем поседели с тех пор, как она видела его в последний раз, но глаза оставались такими же пронзительно-зелёными.
Наблюдатель влетел в дверь и опустился на насест в углу.
– А что вы с ним делаете? – спросила Кара, указывая на семя.
– Да так, ничего. Просто экспериментирую, чтобы убить время. Скорее всего, даже и не получится.
– А я думала, что вы больше не можете пользоваться магией…
– Не могу. Но тут и не нужна будет магия, только в самом конце. Попрошу Мэри его заколдовать, если решу, что в самом деле есть шанс…
Он прошёл через комнату и накрыл препарированное семя простынкой.
– Это всё не имеет значения.
– А вы знали, что я вернулась? – спросила Кара.
Сордус кивнул.
– Я бы пришёл повидаться с тобой, но… мне не очень-то рады там, в деревне. Нет, разговаривают они со мной как ни в чём не бывало, но я-то вижу, как они перешёптываются у меня за спиной. Они не могут смотреть на меня и не вспоминать всего, что я творил.
Сордус был одним из самых многообещающих вексари в школе Сейблторн, пока Риготт не превратила его в Лесного Демона. В этом обличье он наводнил Чащобу злом и заставил жителей Калы-Мальты производить те самые гримуары, что сейчас сеяли хаос в Сентиуме. Человеческого в нём оставалось ровно столько, чтобы удерживать Риготт в заточении на острове. Это было устойчивое равновесие, и Кара, сама того не зная, это равновесие нарушила.
– Чаю хочешь? – спросил Сордус. – Извини, что сразу не предложил. У меня нечасто бывают гости, так что, боюсь, я несколько подзабыл правила гостеприимства.
– Да, чайку бы неплохо, – согласилась Кара. – Только, чур, не чистильщицкого. Мой друг, Лукас, вечно пил эту дрянь, чтобы очищать свой организм от вредного воздействия трав с Опушки, которые они сжигали. Ничего противнее в жизни не пила. Он то и дело подбивал меня попробовать…
