– Догадываюсь, Арина Васильевна, какой вы помощи от меня ждете, да только вы еще не знаете, что помощь вам иная понадобится. Имел я намедни душевную беседу с уважаемыми членами Ярмарочного комитета, в который, как я уже говорил, господин Естифеев входит. Изложили они мне интересную просьбу, которая больше походит на ультиматум. Передаю подробно…
Каково же было удивление Черногорина, когда Арина, услышав подробности о беседе в Ярмарочном комитете, пришла в полный восторг и даже обняла его, поцеловав в щеку. А затем отскочила, крутнулась и плюхнулась на кресло, болтая босыми ногами, совсем, как маленькая и взбалмошная девочка, услышавшая радостное известие, которого она давно ожидала. Черногорин же, узнав причину ее веселья и услышав о вчерашней поездке в Круглое, о встрече с инженерами Свидерским и Багаевым, окончательно затосковал. Он прекрасно понимал, что такие серьезные игры весьма чреваты непредсказуемым результатом, можно и шею свернуть. Об этом и попытался сказать, но Арина лишь отмахнулась от него и потребовала, чтобы он сегодня же дал Гужееву согласие. Но и это требование тут же переиначила:
– Нет, нет, Яков, надо все по-другому сделать! Сейчас мы вместе пойдем в этот Ярмарочный комитет, прямо к господину Гужееву. И сыграем там такую репризу! Я придумала!
Черногорин обреченно, как висельник, всходящий на эшафот, поднял вверх голову и страдальчески уставился в потолок, словно увидел там, как медленно раскачивается толстая веревочная петля. Оставалось только, не подумав, сунуть в нее глупую голову.
Но устоять перед напором Арины не смог.
В скором времени они уже входили в приемную Гужеева. Навстречу им из-за стола выскочил расторопный секретарь, выслушал, скользнул беззвучно в кабинет своего начальника, быстро и также беззвучно из него выскользнул и широко распахнул дверь:
– Проходите.
Навстречу им, широко и радушно раскинув руки, спешил Гужеев. Его круглое, мясистое лицо с отвисшим двойным подбородком излучало абсолютную любезность. И голос звучал так сладко, будто городской голова только сейчас вкусно отобедал и бесконечно радуется всему, что его окружает, а особенно своим неожиданным посетителям:
– Арина Васильевна, я бесконечно польщен вашим визитом в наши казенные стены. Прошу вас усаживаться, где вам удобней, сейчас подадут чай, и я готов буду исполнить любое ваше желание.
– Да не беспокойтесь вы, ради бога, мы всего лишь на минутку заглянули, извините, что без приглашения, – Арина протянула руку для поцелуя и сверху, глядя в лысоватый затылок склонившегося перед ней Гужеева, ворковала нежным голосом, мило улыбаясь, – я все не могу забыть нашу чудную прогулку на «Кормильце», я вам за нее так признательна, и уже говорила Якову Сергеевичу, что мы обязательно должны вас поблагодарить публично и выразить наши самые нежные чувства…
– Не стоит благодарностей, Арина Васильевна, для нас оказать любую услугу вам – это своего рода удовольствие и праздник, – отвечал Гужеев, осторожно усаживая Арину за стол, на котором секретарь, как заправский официант, бесшумно расставлял чайные приборы.
За чаем Арина продолжала ворковать, восторгаясь ярмаркой, Иргитом, пароходом «Кормилец» и вообще всем на свете. Черногорин снисходительно улыбался и помалкивал. Гужеев кивал лысоватой головой, изредка вклинивался в длинную речь Арины, заверял, что он сделает все возможное, чтобы известной певице было здесь уютно и радостно.
– Да, я чуть не забыла! – всплеснула ручками Арина и шлепнула в ладошки. – Мне Яков Сергеевич сказал, что нужно в узком кругу выступить. Я согласна! С удовольствием! Только у меня одна просьба имеется… Мы на прогулке с Яковом Сергеевичем были, возле горы… Как она называется? Пушистая! Там такое прелестное место есть! И, знаете, я подумала, даже представила себе – маленькая эстрада, костры, ночь… Это же так романтично будет! И ваш узкий круг. Как вы на это посмотрите?
– Положительно, Арина Васильевна, – заулыбался Гужеев, – до чего у вас голова светлая! Это надо же такое придумать!
– Вот и прекрасно! Будем считать, что мы обо всем договорились! Спасибо за угощение, за прием, простите, что так много времени у вас отняли. Яков Сергеевич, пойдем?
Поднялись из-за стола, вышли в приемную, где и попрощались. Но Черногорин, уже на выходе, неожиданно что-то вспомнил и вернулся. Взял за локоть Гужеева, завел его в кабинет и плотно прикрыл за собой дверь. Протянул городскому голове маленький листок бумаги, перегнутый посередине, и коротко сказал:
– Сумма.
И сразу вышел, оставив Гужеева в глубоком раздумье, потому что, развернув листок и увидев сумму, написанную прописью, городской голова только присвистнул. И лишь после этого коротко выкрикнул, будто сплюнул:
– Мазурик!
А Черногорин, обозванный нехорошим словом, степенно вышагивал рядом с Ариной и выговаривал ей недовольным, скрипучим голосом:
– Когда-нибудь я пропаду с тобой, несравненная, обязательно пропаду. Гора, костры… Как бы нам на этих кострах крылышки не обжечь!
– Да не бойся ты, Яков, – беззаботно отмахивалась Арина, – не пропадем! И крылышки целыми останутся. Выпадет праздник на нашей улочке! Вот увидишь!
– Будем поглядеть, – Черногорин кривил губы и разводил перед собой руками, словно расчищал дорогу себе и Арине.
Глава третья
1
Место в торговом ряду, где стояла лавка Арсения Кондратьевича Алпатова, было веселым, бойким и – очень громким. А все потому, что напротив, под простым дощатым навесом, обосновались два разбитных парня в одинаковых алых рубахах и в одинаковых же маленьких зеленых шляпах, которые чудом держались на затылках, а из-под шляп буйно лезли на волю огненно-рыжие густые кудри. Похоже, что парни были братьями, у них даже голоса звучали одинаково, а глотки они имели не иначе, как луженые. Торговали парни игрушками, которые лежали навалом на прилавке, сколоченном из трех неструганых досок. Подходи, выбирай любую и покупай, если понравилась. А уж выбор до того богатый и диковинный, что и не знаешь, в какой край прилавка руку протянуть. Вот, к примеру, обезьянка из проволоки сплетенная и наряженная, будто ребятенок. К шее бечевка привязана, дергай за эту бечевку и любуйся, как обезьянка во все стороны руками-ногами дергает и будто пляшет. Со смеху помрешь! А парни кричат, голосят, наперебой:
Американская обезьянка Фока!
Танцует без отдыха и срока!
Пьяной не напивается,
С мужем не ругается!
А вот игрушечная пушка, которая стреляет пробкой, а вот бубны-побрякушки-хлопушки, а вот мячик резиновый, а вот куклы всяческие, раскрашенные и ряженые, а вот мышка, которая сама бегает, а вот лягушка, которая сама прыгает, а вот еще соловей с медведем… И для каждой игрушки у парней своя прибаутка имеется – если покупать не будешь, зато наслушаешься вволю. А если уж решил купить – божатся-клянутся парни, что игрушке век сносу не будет, что она внукам-правнукам еще пригодится, и заверяют:
