Книга Несравненная, страница 62. Автор книги Михаил Щукин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Несравненная»

Cтраница 62

– Она зачем тебя послала? – не выдержала Арина. – Что мне сказать велела?

– Велела сказать, что черные сети порвались, и теперь ты будешь жить долго. А еще велела сказать, чтобы ты к ней больше не приходила, она тебя все равно не узнает, ты для нее чужая. Голос твой помнит, а ты – чужая. Не приходи, ругаться будет. Она только тех помнит, кто раньше был, а кто сегодня – не помнит. И тебя, нынешнюю, не помнит. Верно говорю, Чернуха? Ничего не напутал?

Ворона выпрямила крыло, взмахнула им, коротко, отрывисто каркнула и сразу же замолчала, захлопнув с костяным стуком клюв. Человечек слез со скамейки, взял в одну руку книгу, в другую – узелок с куском пирога и пошел, мелко перебирая ножками. Даже не оглянулся, беззвучно растворившись в темноте. Арина, выскочив из-за стола, долго смотрела ему вслед, ожидая, что он вернется и скажет еще какие-то слова, более понятные и разумные, которые она сможет до конца для себя уяснить. Но из темноты, уже далеко, донеслось только глухое карканье Чернухи, словно извещала она, что уходит вместе со своим маленьким хозяином все дальше и возвращаться не собирается.

Все молчали, ошарашенные внезапным появлением и столь же внезапным исчезновением странного человечка, пожалуй, никто, так же, как и Арина, не понял смысла его слов, но все поняли, что никакого веселья после этих слов уже не будет. Стали подниматься из-за стола, выходили на поляну и не знали, куда им двигаться дальше. Поглядывали на Арину, ожидая, что она сейчас скажет. Но Арина молчала, продолжая стоять на прежнем месте, и вдруг сорвалась, побежала, пересекая наискосок узкую дорогу, туда, где смутно проявлялся из темноты густой молодой ельник. Но далеко не убежала, запнулась на краю этого ельника и упала, уткнувшись лицом в сухую прошлогоднюю хвою. Глухо, беззвучно рыдала, а глаза оставались сухими и облегчающие слезы не приходили. Сгребала пальцами, сжимала колючую хвою в кулачки, и не было у нее сил, чтобы подняться. И потому она даже не поняла сначала – чья широкая ладонь легла ей на голову и чутко, бережно стала приглаживать растрепавшиеся волосы. Кто мог знать, что именно так успокаивала Наталья маленькую дочку, когда клала ей на голову свою ладонь, и тогда все беды и печали скатывались, как вода? Она перестала рыдать и тихо заплакала, доверяясь сильным, крепким рукам, которые подняли ее с земли и понесли на угасающий свет – кирпичи, смоченные в керосине, догорали, а рассвет еще не наступил…

6

– Ска-а-зал?

– Сказал, Глаша, слово в слово, как велела, и ничего не перепутал. А книгу, чтобы ты не сердилась, не открывал, и никому не гадал по книге. И вот еще – пирога тебе принес, хороший пирог, я пробовал. Теперь ты поешь…

Человечек положил на днище перевернутого деревянного ведра кусок пирога, замотанный в тряпицу, развязал узелок и придвинул ведро ближе к колоде, на которой сидела Глаша, уперев взгляд в землю. У входа в яму горел фонарь и круг желтого, блеклого света доставал до колоды. Глаша сидела как раз на краю этого круга, и казалось, что она разделена надвое, одна ее половина была светлой, а другая уходила в потемки. Человечек поглядел на нее и попросил:

– Ты пересядь вот сюда, Глаша, чтобы на свету. А то боюсь я, как будто тебя разрезали…

– Не бо-о-йся, не разрезали. Сам-то хорошо поел?

– Досыта, Глаша, досыта.

– Тогда и я отку-у-шаю…

Она взяла кусок пирога, разломила его наполовину и стала медленно жевать, как жуют коровы, глядя в одну точку остановившимися глазами и лишь иногда помаргивая. Человечек примостился рядом, положил на коленочки свою гадательную книгу, на книге устроил локотки и, уложив подбородочек на ладони, стал смотреть перед собой, словно что-то очень хотел разглядеть в редеющей темноте. Чернуха прилегла на его плечике, перестав цепляться когтями за пиджачок, и сунула клюв под крыло.

Глаша дожевала кусок пирога, остатки замотала в тряпицу и снова уперла взгляд в землю; сгорбившись, наклонилась так низко, что седые, растрепанные космы доставали до рассыпанного на тропинке суглинка. Вдруг она опустилась на колени, разгребла руками суглинок и прилегла, прислонив ухо к земле. Замерла. Ей явственно слышалось, что снизу, из глубины, доносится детский плач – горький, безутешный. Она напряглась и увидела: дети, сидевшие за столом, накрытым белой скатертью, выбежали на крыльцо и плачут, зовут, протягивая ручонки. Кого зовут? Ее, Глашу, зовут! Нет у них молока на столе, и хлебного каравая нет, потому что муж только что вынул железный лист из печи, а все хлеба на этом листе сгорели – до черноты, одни угли остались. Но ребятишки не желают кушать угли, вот и выбежали на крыльцо. А она здесь сидит и пирог жует, утроба ненасытная! Глаша стремительно, словно и не болела натруженная спина, вскочила на ноги, подхватила опрокинутое ведро и бегом – в яму. Схватила лопату и с яростью воткнула ее в земляную толщу. Копать, копать, копать! Ведь должна она в конце концов достигнуть домика, стоящего на пригорке, где на крылечке в три ступеньки сидят детки и тянут к ней ручонки.

Быстро наполнялись деревянные ведра.

Скоро, следом за ней, в яму спустился маленький человечек, спросил о чем-то, но Глаша не отозвалась, и даже головы в его сторону не повернула. Человечек не обиделся; на тряпки, которые валялись у земляной стены, осторожно уложил Чернуху, гадательную книгу и сам тихонько прилег рядом, вытянувшись в полный рост тоненьким коротким тельцем. Зевнул и закрыл глаза, а скоро и уснул.

Глаша копала, не оглядываясь.

Вдруг суглинок скрипнул под лопатой, послышался вкрадчивый шорох и неведомая тяжесть с бешеной силой толкнула Глашу в спину. Земля разъялась, и открылся широкий проем, залитый ярким и теплым светом. Проем прямехонько выводил к домику с голубенькими ставнями, и не было больше никакой преграды, не было надоевшей земли, опостылевшей лопаты и тяжелых деревянных ведер – только свет. Глаша с облегчением шагнула в него и легко, невесомо заскользила к домику…

Сильный, глухой хлопок упруго отозвался в утреннем воздухе, когда огромные земляные пласты, отломившись, ухнули вниз, в глубокую яму, и намертво ее запечатали своей сырой тяжестью.

…Арина вздрогнула, услышав этот хлопок, но Петров-Мясоедов, успокаивая, осторожно сжал ее за плечи широкими ладонями и сказал, наклоняясь и заглядывая ей в глаза:

– Успокойтесь, Арина Васильевна, успокойтесь…

– Что это было? Что это ухнуло?

– Не знаю. Может, камень с горы упал…

– Почему мне так холодно сразу стало? Меня знобит.

– Это нервное, Арина Васильевна. Сейчас я отвезу вас в гостиницу, вы уснете, и все пройдет. Вот и коляски подали. Пойдемте…

Из Иргита, куда успел слетать Корней Морозов, прикатили три коляски, все расселись в них, и возле столов остались только официанты. Коляски, одна за другой, выскочили на широкую дорогу и попылили к городу. Николай Дуга вместе с братьями Морозовыми поскакал следом, но скоро остановил Соколка и развернул его в обратную сторону.

– Ты куда, Николай Григорьевич? – удивленно спросил Корней.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация