Основной эшелон шел на тяге двух паровозов, за ними – две блиндированные
[4] платформы, на каждой из которых расположились в тревожном ожидании по полуроте пехотинцев. За платформами следовали тридцать вагонов со снарядами и в каждом вагоне, мысленно попрощавшись с родными, да и с жизнью, сидел солдат, готовый в любой момент поджечь бикфордов шнур специального заряда. Таким образом, по замыслу Петрова-Мясоедова, весь эшелон был заминирован, и в случае неудачного развития событий взлетит на воздух. Вот уж, действительно, и целого колеса не останется.
Шли со скоростью примерно двадцать верст в час.
На первом паровозе находился Гридасов, на втором – Петров-Мясоедов. И это тоже заранее было оговорено, чтобы в случае чьей-либо гибели отряд не остался без командования. При себе, для связи, Иван Михайлович оставил только поручика Останина, иначе в тесной кабине, где работали еще машинист и кочегар, было бы не повернуться.
Медленно проплывали мимо невысокие сопки, редкие рощи, иногда вдалеке виделись низкие китайские фанзы. Чем дальше продвигались, тем чаще встречались поваленные телеграфные столбы с оборванными проводами. Кто здесь успел похозяйничать? Японцы, хунхузы
[5] или китайцы из ближайших деревень утащили провода для своих надобностей? Иван Михайлович не выпускал бинокля из рук, внимательно вглядывался в ближайшие сопки, но никакого движения там пока, слава богу, не наблюдалось.
Маньчжурии и на русском Дальнем Востоке.
Поручик Останин, тоже не выпуская из рук бинокля, стоял у другого окна, и Иван Михайлович, мельком глянув, заметил, что правая нога у него вздрагивает и стукается коленом в стенку кабины; чистое, выглаженное галифе размазывает угольную копоть. Он хотел окликнуть поручика, сказать ему ободряющие слова, но передумал. Что тут скажешь? Не бояться в такой ситуации может только дурак, а нормальный человек всегда боится, храбрость в том и заключается, чтобы свой страх перебороть. Переборет его и поручик Останин.
Показалась станция Пуландян. Даже без бинокля было видно, что несколько зданий сожжены, в остальных выбиты двери и окна, раскачиваются под ветром обрывки проводов. Рекогносцировочный поезд остановился, и шесть пронзительных гудков прорезали воздух. Иван Михайлович быстро спустился с паровоза на землю и успел еще ощутить ладонями, что поручни на солнце нагрелись.
Сразу за станцией путь оказался разрушен. Правда, шпалы остались на месте, растащили только рельсы. Иван Михайлович быстро расставил по местам восстановительную команду, и работа закипела. В это время из-за ближних строений, над которыми еще курился дым недавнего пожара, показались трое китайцев. Грязные, с выбритыми впереди лбами и с длинными косами, свисающими с затылков, они смотрели боязливо, но потихоньку приближались и, подойдя, быстро заговорили, перебивая друг друга и повторяя одно и то же:
– Капетана шанго! Капетана шанго!
Иван Михайлович знал, что шанго – это хорошо, а капетана – обычное обращение китайцев к русским военным. Думал, что они станут просить еды или денег, как это частенько бывало, но китайцы, не прерывая своей быстрой речи, по очереди взмахивали руками и показывали на восток, где между двух небольших и тесно стоящих сопок, рассекая их, проходила узкая дорога. Иван Михайлович никак не мог их понять, пока один из китайцев не вскинул руки и не показал жестами, будто стреляет из ружья, а другой, вспомнив, видно, слово, выговорил:
– Япона, япона…
Теперь и без переводчика было ясно, что китайцы хотели предупредить: где-то там, за сопками, находятся японцы. Иван Михайлович быстро оглянулся – работы оставалось еще на час, не меньше.
И что прикажете делать?
А к нему тем временем уже бежал поручик Останин, и бинокль, висевший у него на груди, болтался из стороны в сторону. Подбежал и выпалил на одном дыхании:
– Господин подполковник! Пыль видно, похоже, японская пехота… Я полковнику Гридасову доложил, он вас к себе требует.
Лицо у Гридасова было серым от пота и угольной пыли, и зубы, когда он улыбался, поблескивали ярче, чем обычно.
– Что, Иван Михайлович, похоже, жарко становится. Сколько тебе еще времени нужно?
– Час, не меньше.
– Много, много, Иван Михайлович, очень много. Они минут через сорок между сопок появятся, выкатят одну поганую пушку… Понимаешь? Какое будет предложение?
– У меня есть предложение, господин полковник. Разрешите? – поручик Останин выступил из-за спины Петрова-Мясоедова.
– Слушаю.
– Пугнуть их надо.
– Каким образом?
– Три-четыре прицельных выстрела, и колонна встанет. Не двинутся, пока не произведут разведку. Мне бы еще одного охотника, чтобы на вторую сопку… Только, чтобы бегал хорошо, как я…
– Берите любого! – мгновенно решил Гридасов. – Иван Михайлович, все от тебя зависит, поторопи…
Счет шел, в самом прямом смысле, на минуты, будто невидимые часы звонко отщелкивали их, и они летели над паровозами, над вагонами, доверху набитыми смертоносным грузом, над людьми, которые пытались обогнать эти минуты, чтобы остаться живыми, чтобы тела их не разнесло в клочья от жуткого взрыва – вздыбиться под самое небо он мог в любой момент.
Длинные тяжелые рельсы таскали бегом, кувалды вскидывались с такой скоростью, что рябило в глазах, заливаемых едучим потом. Скорей, скорей – и никто не чувствовал ни тяжести, ни усталости, никто не оглядывался на сопки, из-за которых вот-вот могли появиться японцы.
К сопкам между тем быстро приближались две фигурки, на глазах становясь все меньше и меньше, будто растворялись в прозрачном весеннем воздухе. Вот они одновременно достигли плоских макушек, упали и совсем растворились. Гридасов, не выпуская бинокля из рук, всматривался в дорогу и чутким слухом смог различить среди посвистов ветра и стука кувалд, которыми забивали железные костыли, глухо хлопнувшие выстрелы. Значит, японцы на подходе. Он посмотрел вперед и не поверил своим глазам – рельсы лежали, как им и положено лежать, на шпалах, и уходили, не разрываясь, двумя ровными строчками – вперед, к мутному, пыльному горизонту.
К паровозу бежал Иван Михайлович, пытался что-то на бегу крикнуть, но Гридасов, не дожидаясь его, скомандовал:
– Тронулись!
Рекогносцировочный паровоз медленно словно на ощупь заполз на восстановленное полотно и пошел, пошел, набирая ход. Следом за ним тронулся и эшелон, в который запрыгивали на ходу, забрасывая инструмент на блиндированные платформы, солдаты восстановительной команды. На ходу, ухватившись за поручни, заскочил в кабину второго паровоза Иван Михайлович, вздрагивающими от напряжения руками поднял бинокль и увидел – на плоских макушках сопок суетились, передвигались маленькие фигурки, и было их очень много.
