Тимур глотнул из горла, передал мне бутылку.
— Ты уверен, что она с ним уехала?
— Уверен. Я видел, как он увозил её. В последний момент… Твою мать… — выдохнул, приложился к бутылке, но коньяк лишь обжег горло. Никакого облегчения.
И ладно бы сбежала одна. Я бы ещё мог понять. Испугалась, перенервничала, молодая да зелёная, хрен с ним со всем. Но она уехала с этим щенком! Оставила меня со своим букетом и свалила.
— Ты звонил ей?
— Нет.
— Ром…
— И не буду. Она сделала свой выбор. Унижаться больше не стану. Всё, я домой, давай, Тим. Несколько дней не кантуй меня, я в запой.
Отдал бутылку обалдевшему Аверину и, минуя растерянных гостей, пошёл прочь.
Наверное, сам виноват. Не нужно было с малолеткой связываться. Возомнил, блядь, о себе, хрен знает чего.
И вроде всё предельно ясно, но как же гребаная боль скручивает изнутри. Как выворачивает и хочется выть, как псине, на Луну. И тошно. Как же тошно мне.
Сев в машину, достал мобильник. Пару минут повертел его в руке и, отбросив на панель, завёл двигатель. Всё. Отпраздновали свадьбу. Пора домой.
Идиот хренов. О брачной ночи думал, о детях. О садике с озером, утками и качелями. Размечтался! Девочка поигралась и сбежала, а я теперь локти кусаю.
Остаток дня прошёл в пьяном угаре и кромешной темноте. Совру, если скажу, что не ждал её. Ждал. Ещё как… То и дело поглядывал на распахнутую настежь дверь, ожидая, что Лилька вот-вот войдёт. Всё ещё теплилась внутри надежда, что вернётся. Осознает вдруг, что любит и вернётся. И я бы простил её. За то, что оставила в ЗАГСе, за сопляка Вадика, за родителей её гребаных. Даже за то, что отказался ради неё от своего дела. Лишь бы пришла. Но она не пришла и я уснул прямо в кресле с бутылкой в руке. Достойная брачная ночь.
*****
— Ты пожалеешь об этом, слышишь?! Пожалеешь! Нельзя так просто похитить человека и избежать наказания! Ты вообще в своём уме? Что тебе пообещал отец? Денег? Так Рома больше даст! Отпусти, Вадим, умоляю тебя! — впервые в жизни я так сильно боялась. Нет, не Вадима. Того, что может случиться из-за этого дурацкого похищения. Рома примет моё исчезновение за побег и не простит меня… От этой мысли начиналась паника.
— Нет, твой отец пообещал мне тебя, — проворчал Вадим и затолкал меня внутрь какого-то домика. Ох… Я ведь даже не знаю, где сейчас нахожусь.
— Чего? — нервно хохотнула, чувствуя, как потихоньку скатываюсь в истерику. — Меня обещал? А по морде ты не хочешь?! Я не вещь! Запомни сам и передай отцу! Я буду с тем, кого люблю! А вы со своими идиотскими попытками навязать мне его мнение лишь делаете хуже! — голос срывался, а горло саднило от криков, но меня никто не слышал.
Дверь перед носом захлопнулась, а я принялась молотить по ней кулаками, сбивая костяшки до крови.
— Выпусти! Не смей оставлять меня здесь!
— Прости, Лиль. Я не могу… Я очень люблю тебя. Ты не представляешь, как сильно… Я не отдам тебя этому контуженному. Ни за что. Ты одна у меня осталась. Мамку не помню даже, а папка погиб, сама знаешь. Один я остался, Лиль. Только мыслями о тебе и живу. Ты сейчас успокойся, обдумай всё… Потом ещё благодарить меня будешь, что от этого психа спас.
Я снова завопила и начала бить дверь уже ногами, но запуталась в длинной юбке платья, рухнула на пол и под удаляющиеся шаги Вадима заревела.
Вот и всё… Закончилась моя свадьба. Закончилась, не успев начаться. А Рома… Как там мой Державин? Он же сейчас в полной уверенности, что я бросила его. Сбежала прямо со свадьбы… Какой ужас. Как же ему больно, должно быть, сейчас. А я здесь… Неизвестно где. Заперта.
А может Рома ищет меня? Он ведь такой… Никогда не сдаётся. Может и правда, ищет? Пусть хотя бы, чтобы прибить меня, но ищет. Хотелось верить в это. Хотелось знать, что не всем в моей жизни заправляет отец. Что хоть что-то неподвластно ему. И что когда-нибудь я всё-таки обрету счастье. Разумеется, не с Вадимом.
Немного успокоившись, поднялась с пола, огляделась вокруг. Какая-то старая избушка, по-другому не назвать. Скорее всего, это дача Вадима. Два окна, оба забиты досками снаружи, а помещение освещается лишь одинокой лампочкой, висящей под потолком. Одна небольшая комната, разделенная на два сектора — кухня и спальня. Ещё одна дверь, наверное, ведущая в ванную и туалет. Интересно, там есть окно?
— Ну ладно. Мы ещё посмотрим, кто кого, папа. В этот раз у тебя ничего не выйдет. Я не дам испортить мне жизнь.
Бросилась к двери, но за ней оказалась лишь маленькая, тёмная кладовочка. Никакого окна, разумеется, там не было.
Перерыла все выдвижные ящики в поисках ключа, но осталась ни с чем. Телефон мой в сумочке, а сумочка у Ромы в машине.
Вот так влипла… А всему виной моя глупость. Уж лучше бы я позволила Роме самому испортить нашу свадьбу и размозжить голову идиоту Вадиму.
Теперь лишь оставалось надеяться, что Державин меня найдёт.
ГЛАВА 36
— Прости меня, Ромочка… Прости… Я же правда замуж за тебя хотела… Забери меня отсюда, Ром. Найди и забери, — шептала, глядя в потолок, но он не приходил.
Никто не приходил. Я осталась наедине со своими мыслями и глупыми поступками, не соверши которые, не оказалась бы сейчас здесь, а нежилась в объятиях своего Державина.
А теперь… Теперь я оказалась у разбитого корыта. И устроил это всё мой родной отец. Даже поверить в это трудно. Насколько родитель может ненавидеть своё дитя, чтобы так испоганить ему жизнь? За что меня преднамеренно лишают счастья? Почему не слышат меня?
Вопросы оставались без ответов, а глаза уже опухли от слёз. Я разодрала руки в кровь, пытаясь открыть окна, сломала все ногти, ковыряя замочную скважину прежде чем поняла, что она заперта навесным замком. Изучила все трещины на потолке, лёжа прямо на полу в свадебном платье… И с каждым часом моя надежда угасала, становилась всё прозрачнее.
Когда с улицы послышался рёв двигателя, вскочила, бросилась к окну, но разглядеть что-либо через маленькую щёлочку не смогла. Застыла у двери, надеясь, что это Рома нашёл меня, но когда щелкнул замок и дверь открылась, почувствовала, как земля уходит из-под ног.
Отец… Он молча смотрел на меня свысока, а я, как обычно, чувствовала, что врастаю в пол и становлюсь микроскопически маленькой, почти незаметной. Только обычно я трепетала перед ним, таким могущественным, сильным… Теперь же просто тихо ненавидела. Я смотрела в его глаза и не видела там ничего человеческого. Казалось, ему доставляют удовольствие мои слёзы. Ни грамма жалости, ни капли сочувствия. Разве таким должен быть отец?
— Зачем ты это делаешь, папа? Почему? Неужели тебе так необходимо видеть мои страдания?
Он вздохнул, покачал головой. Прошёл мимо меня и, оглядевшись вокруг, присел на край старого, скрипучего кресла.