Дело в том, что с момента прибытия в Нихалос она принимала ванну каждый вечер, потому что туалетная комната примыкала к ее спальне. И это была единственная хорошая вещь в этом ужасном месте. Ни один кусок мыла во всем мире, как бы великолепно он ни благоухал, не мог заставить девушку изменить свое мнение о фейри. Несмотря на то что Неблагие фейри не были теми неуправляемыми животными, какими представлялись Зейлан в детстве, они, тем не менее, были мерзкими и злобными, и если бы им дали разрешение жить на этой, темной стороне, они бы это сделали – и испытали бы радость от этого.
Зейлан вытащила из земли свой меч. Она скучала по своим ножам-полумесяцам, но, раз уж у нее не было выбора, девушка должна была сделать это оружие своим. Хранительница глубоко втянула воздух и подняла правую ногу, так что ей пришлось балансировать на левой, как ей было показано. При этом она старалась не отклоняться. Зейлан была сильной, но с длинным тяжелым оружием было нелегко удерживать равновесие, а это было жизненно важно при ведении боя.
Зейлан предпочла бы изучать новые последовательности шагов и движений, но в отсутствие других Хранителей это было одно из немногих упражнений, которые послушница могла выполнять, не беспокоясь о том, чтобы присвоить себе неправильную технику, – но она ненавидела эту пассивную тренировку!
И хуже всего было то, что она знала, что Ли и остальные были где-то во дворе и проводили поединки. Девушка с удовольствием находилась бы с ними, но она не могла заставить себя пойти к ним, потому что знала: он будет там.
Ларкин Вэлборн.
Зейлан не могла поверить, что король отпустил заключенного фельдмаршала на свободу и еще доверил ему жизнь своей дочери. И хотя Зейлан не принадлежала к королевской религии и не испытывала особого почтения к королевской семье, даже она могла понять, какая это честь – заботиться о принцессе Фрейе. Было похоже, будто фельдмаршала вознаградили за то, что родители Зейлан и сотни других людей в Беллмаре погибли под его руководством. В то время когда он должен был гнить в подземельях и обрастать плесенью. Но он был здесь, и весь его вид показывал Зейлан, насколько несправедлив этот мир.
Умом она понимала, что не только Ларкин несет ответственность за случай в Беллмаре. Остальные Хранители тоже участвовали в этом, и Зейлан по собственному опыту знала, насколько непредсказуемыми могли быть эльвы. Тем не менее именно Ларкин возглавлял отряд и командовал войсками. Это позволило ей прежней считать его козлом отпущения, и теперь старые привычки отбросить было трудно, даже если они и были иррациональными. И в ее понимании Ларкин должен был все искупить. Он не должен смеяться вместе с остальными Хранителями. Он не может заставлять ее тренироваться. Она хотела узнать, как она сможет убить фейри, которые на нее нападут. Она хотела… она хотела убраться отсюда.
Зейлан разочарованно отбросила меч в одну из цветочных клумб, забыв, что она все еще стоит на одной ноге. Сила броска повлекла ее вперед, и девушка упала на землю. Она сильно ударилась о камень. Тупая боль пронзила копчик, но тут же исчезла. Послушница откинулась на спину, разочарованно обнаружив слезы гнева, подступившие к глазам, и подняла взор к небу. Почему Ларкин и фейри имеют такую власть над ней?
– Вам помочь? – неожиданно спросил мужской голос. Мгновение спустя перед глазами Зейлан появилось лицо. Она в спешке моргнула, прогоняя слезы, и на короткое мгновение подумала, что светлые волосы над ней принадлежат Кирану. Но потом она узнала Олдрена, который удивленно смотрел на нее сверху.
– Нет, – грубо сказала Зейлан и вскочила на ноги так быстро, что фейри не успел отступить.
Плечи Олдрена напряглись. Как и всегда в последние дни, когда Зейлан видела советника Кирана, он был одет в золотисто-бежевую форму гвардейцев. Его волосы растрепал ветер, который носился по двору, но это никак не умаляло красоты мужчины. Интересно, не заскучали ли фейри от собственного совершенства?
– Я просто спросил.
– Очень мило с твоей стороны. – Зейлан достала из клумбы свой меч.
– Почему ты не тренируешься с остальными Хранителями?
Она снова повернулась к нему:
– Нет желания.
– О! – весело усмехнулся он. – Неужели поссорились?
– Мне кажется, это тебя не касается, – проворчала Зейлан и сунула меч обратно в ножны, иначе существовала опасность того, что она вонзит оружие прямо в сердце Олдрена. А убийство советника принца вряд ли будет воспринято положительно.
– Что ты вообще здесь делаешь? Разве ты не должен быть с Кираном и целовать его королевскую задницу?
Он вздохнул:
– Я бы с удовольствием, но он бы предпочел, чтобы эту задачу взяла на себя ты.
Зейлан фыркнула, стараясь не думать о том, что под этим утверждением подразумевает Олдрен. Девушка не была ни глухой, ни слепой и знала, что нравится Кирану. Послушница заметила его интерес еще на Стене, но во время Праздника Творцов это стало еще очевиднее. Ли и остальные Хранители, правда, тоже осыпали ее комплиментами благодаря платью, предоставленному принцем, но никто из них не смотрел на нее так, как Киран. Фейри был очарован ею, как будто бы он никогда не видел ничего и никого прекраснее Зейлан, хотя сам был окружен красотой.
– Я могу тебя заверить, что Киран и все части его тела принадлежат исключительно тебе, – сказала Зейлан и, поскольку ее раздирало любопытство, спросила снова: – А если серьезно, что ты здесь делаешь? Разве тебе ничего не нужно готовить к коронации?
– Звучит так, как будто тебя и вправду интересует коронация.
Зейлан сжала руки в кулаки, но это было единственное выражение ее внутреннего состояния, которое девушка позволила себе выплеснуть наружу.
– Интересует, потому что, как только весь этот цирк закончится, я смогу вернуться к Стене.
– Понимаю. Я сам едва могу дождаться.
При этих словах Олдрен улыбнулся, но на этот раз это была не веселая улыбка, а довольная, какая бывает на губах воина после выигранной битвы.
– Значит, нас уже двое.
– Прекрасно, что мы достигли единодушия.
– Конечно, – ответила Зейлан, напряженно улыбаясь.
Не говоря больше ни слова, она повернулась на каблуках и оставила Олдрена одного среди деревьев. Девушка не испытывала желания соблюдать какой-либо этикет или правила поведения. Она поспешила во дворец, в котором теперь отлично ориентировалась, несмотря на многочисленные коридоры и лестницы. Послушница проигнорировала фейри, которые пересекали ее путь, окидывая девушку хмурыми взглядами, и ускорила шаги.
Она не имела представления, сколько пролежала в ванне. Потому что, во-первых, ей больше нечего было делать, а во-вторых, если она хотела что-то обдумать, то это приятнее всего было сделать в душистой воде, пахнущей лавандой.
Некоторое время она пыталась вытеснить Ларкина и свое прошлое из головы, но в конце концов бросила эту затею и позволила мыслям, которые приводили ее не только в страшные времена, увлечь себя. Часто в своей ненависти и гневе девушка забывала, что с родителями ее связывали и прекрасные воспоминания. Например, отец часто дарил матери цветы, которые собирал сам. Та улыбалась и вдыхала цветочный аромат, а потом отдавала букет дочери, и Зейлан ставила его в воду. Зейлан нравилась эта обязанность, потому что она создавала чувство принадлежности.
