Кина смеется, и ее смех снова вызывает у меня улыбку.
– Что ж, – добавляю я, отступая от стены, – начну-ка я уже пробежку.
– Пробежку? – недоумевает Кина.
– Да, я люблю бегать.
– Правда?
– Да, так я держу себя в форме и практически не оставляю им энергии для жатвы.
Кина снова смеется моим словам:
– Забавно. Маленький акт протеста.
Я улыбаюсь:
– Точно. До завтра?
– До завтра, – отвечает Кина.
Сегодня пробежка дается легче, чем обычно. А вечером, после ужина, даже жатва кажется сносной.
С приближением полуночи я заставляю себя встать с пола, ноги настолько ослабли, что трясутся и едва справляются с весом всего тела; прильнув к задней стене, я смотрю на небо сквозь крошечное окно.
Я смотрю в черную ясную ночь, не отрывая глаз. Наступает полночь, я поднимаю взор к небу, но взрывов не видно.
Невозможно. Хэппи не опаздывает, никогда, ни на секунду – система безупречна, она управляет всем. Я проверяю время на экране и вижу, что прошло уже тридцать секунд с тех пор, как должен был начаться дождь.
– Хэппи? – зову я, вглядываясь в небо. Экран молчит. – Хэппи!
Экран мерцает и возвращается к жизни:
– Чем я могу помочь? – спрашивает знакомый голос.
– Дождь… – начинаю я.
Моя паника прерывается первой вспышкой в небе, за которой следуют вторая и третья, рассыпающиеся вдали сетью огней, создавая облака, соединяющиеся в тучи.
– Что только что произошло? – спрашиваю я.
– Все так, как и должно быть, заключенный 9–70–981, – произносит Хэппи.
– Но дождь, – настаиваю я, отведя, наконец, глаза от окна, когда первые капли падают на землю, – он начался позже.
– Все так, как и должно быть.
Я перевожу взгляд с экрана на льющийся дождь.
Я с таким облегчением наблюдаю за густыми каплями дождя, падающими на землю, стекающими по стенам, обливающими выжидающие на верхушке колонны дроны, что на мгновение забываю про сбой и просто любуюсь, притворяясь, что ничего не было.
Но что-то случилось, и я не знаю, что это означает.
День 749 в Аркане
Заключенные обсуждают запоздалый дождь.
Меня это удивляет. Мне всегда казалось, что я единственный, кто наблюдает за дождем каждую ночь.
Я слышу за стенами: «Почему?», «Что это значит?», «Что там происходит?».
Пробежав последний круг, я опираюсь о стену, соседнюю с двором Кины, чтобы перевести дыхание.
– Как побегал? – спрашивает Кина.
– Хорошо, спасибо.
– Лука, дождь…
– …он опоздал, – завершаю я ее фразу, – знаю. Как думаешь, что это значит?
– Наверное, ничего.
– Ну да, может, и ничего, – соглашаюсь я, но никак не могу избавиться от неприятного предчувствия.
Я сижу на земле, молча слушая болтовню заключенных; Малакай Баннистер снова дразнит дроны, Пандер поет, Чиррак и Кэтрин нерешительно общаются между собой, двое из четверых планировщиков обсуждают побег. Винчестер пока не вернулся со своей последней Отсрочки, и Вудс знает, что это значит: друг умер на операционном столе, когда ему пытались вживить какую-нибудь новую современную технологию. С прошлой среды Вудс не произнес ни слова.
– Как себя чувствуешь после импланта в сердце? – спрашиваю я, инстинктивно прижимая руку к шраму на груди.
– Уже не больно, – отвечает Кина, – остался только дискомфорт.
– Это тоже пройдет.
Я содрогаюсь при воспоминании о своей первой операции: травма, после которой никогда не прийти в себя, но здесь, в Аркане, об этом не говорят. Я сопротивляюсь нахлынувшим воспоминаниям, но они неотступны.
Маршалы взламывают входную дверь, разбивая ее в щепки и выкрикивая военные приказы. Сестра кричит, а отец наблюдает, как за окном темное пятно большого дрона удаляется в сторону горизонта, становясь все меньше и меньше.
Маршалы вытащили меня из квартиры, пуская болезненные разряды тока по моему телу, и потащили вниз через все сто семьдесят семь лестничных пролетов.
Потом наступила темнота, я слышал лишь грохот и вибрацию двигателей, пока меня везли в Терминал.
А затем парализующий укол.
В первый раз кажется, что это навсегда, что отныне такой и будет жизнь, что именно так они поступают с преступниками: обездвиживают, помещают в ячейки и забывают.
Потом была операция.
В поле зрения попало ее лицо, наполовину прикрытое кипенно-белой маской, когда с жутким блеском в глазах она комментировала мне манипуляции над моим телом.
Она показала мне толстые кобальтовые кабели, сказала, что их вживляют глубоко в мои запястья, как магнитные манжеты.
Мое тело дернулось, когда лезвие разорвало кожу, после чего я услышал звук прожигающих и впивающихся в кости болтов.
Вот она снова появилась в поле зрения – хирург, и пока она говорила, я слышал улыбку в ее голосе.
– Это, – рассказывала она, держа зажатую пинцетом маленькую металлическую проволоку, – это то, что мы делаем с преступниками.
Проволока скрутилась в символе бесконечности; она была сделана из серебра, быстро мигали белые огоньки, распределенные по всей длине. Хирург развернула устройство так, чтобы мои зафиксированные глаза могли ясно разглядеть его.
– Это пробьет отверстие в правом предсердии твоего сердца, сплетется с тканями и легочной артерией. Будет отслеживать твои движения, свяжет тебя с Арканом и, что самое главное, оно сдетонирует и убьет тебя, если выйдешь за пределы линии.
Мне хотелось кричать, убежать оттуда, но я не мог.
Я не чувствовал, но слышал надрыв и разрез, когда она проникла сквозь грудную клетку, меж ребер, добралась до бьющегося сердца и вставила в него это устройство в форме петли – чтобы я навсегда застрял в Аркане, без надежды на спасение.
– Когда у тебя следующая Отсрочка? – спросила Кина, пробудив меня от горьких воспоминаний и вернув в ярко освещенный солнечный двор.
– Эм-м-м, месяца через три.
– Как думаешь, тебе повезет?
Я стряхиваю последние воспоминания о сердечном импланте.
– Я пережил уже четыре и пока жив. Пять, если считать сердечный детонатор.
– Как это было? – спрашивает Кина.
– На первой Отсрочке была нанотехнология. Мне так и не сказали, какая конкретно, меня просто заставили выпить какую-то синюю жидкость, потом что-то вкололи. На второй была операция. Мне повезло, она была незначительной: заменили хрящ между двумя ребрами новым волокном, которое должно иметь лучшую прочность при растяжении, нежели естественное вещество, затем провели ряд тестов и оставили меня приходить в себя без болеутоляющих. На третьей Отсрочке мне вкололи этот быстродействующий вирус, который моментально повысил температуру тела, по коже пошли синяки, кровеносные сосуды лопались. Сначала они дали вирусу довести меня до конвульсий, а потом ввели экспериментальную вакцину, которая, к счастью, сработала. На четвертой был новый тип хирургического шитья: они разрезали мне предплечье от локтя до запястья, а затем зашили рану каким-то средством, чтобы кожа срослась.
